Похождения бизнесвумен. Крутые восьмидесятые. Лихие девяностые. Коварный Миллениум. Марина Важова

но всегда это что-то личное: я всех знаю, а что из знаний выложить на общее обозрение – подсказывает сама обстановка. После каждого представления хоть одну из картин в «комнате» украшает красная метка. Когда доходим до живописи Славы Пакулина, задумываюсь.

      У Славы шизофрения, он часто лежит в клиниках, и там страдает от того, что ему не разрешают писать – масло слишком воняет, другим пациентам неприятно. Если не знать, что Слава болен, ни за что не догадаешься. Я тоже не сразу поняла, когда он прямо из клиники пришёл к нам домой.

      Когда-то они с Сашкой учились вместе в СХШ, Слава был абсолютно нормальным, только слишком часто говорил о своих успехах. Потом с ним резко что-то случилось, то ли в институт не поступил, то ли с девушкой не поладил, но с тех пор он очень изменился, просто стал другим человеком.

      Он сидел у нас на кухне, был спокоен, доброжелателен, внимательно смотрел в лицо собеседнику, а мне сказал: «Какие у вас красивые глаза, Света». Я хотела его поправить, мол, не Света я, но Сашка сделал мне знак: молчи. Слава попил чаю с бубликом, а потом спросил Сашку, есть ли в квартире чёрный ход. Саша замешкался, смущённо заулыбался, и тогда Слава доверительно сказал: «Они меня пасут, хотят обратно в больницу отправить. Их двое, я видел, когда к вам заходил». Чёрного хода у нас не было, но Сашка стал уверять Славу, что проводит его, никому в обиду не даст. Надевая пальто, Пакулин всё вздыхал, бормоча, что вряд ли Сашке удастся его спасти, но нехотя пошёл за ним, сказав мне на прощанье: «До свиданья, Света».

      Ничего этого я немцам, конечно, не рассказала, а сухо и кратко описала условия его жизни и сложности в творчестве. Надо сказать, что живопись Пакулина была очень яркой, светлой, отчасти детской. Один и тот же сюжет он мог повторять без конца, получалось множество вариантов. Можно сказать, что он с упоением клонировал свои произведения, чего обычно художники не очень любят, а если делают, то, как правило, выходит мертвяк. У него же – всегда экспрессия.

      Немцы страшно взволновались, стали обсуждать, как помочь Пакулину, предлагали устроить сбор средств для его лечения, на время отвезти в Германию, в хорошую клинику. Марина что-то сказала им, и они тут же бросились клеить на Славкины работы красные кружки. Правильно, такому человеку, как Слава, только слава и признание – настоящее лекарство.

      После Пакулина стало труднее вести экскурсию, как будто немцы уже истратили свой лимит эмоциональности и потеряли ко всему интерес. Тем не менее, как минимум четверть работ выставки была продана. Это больше, чем мы рассчитывали. И не только мы. Заметила лёгкую панику у девочек из Лавки, они тоже не надеялись на такой результат и привезли маловато документов с печатями. Одну на такси послали в Лавку за недостающими бланками, а другая пока оформляла то, что могла. Мы уложились во время, немцы ушли довольные, а я села на диванчик в уголке и сидела так, тупо и неподвижно, пока Андрей меня не обнаружил.

      – Ну,