Маленькие милости. Деннис Лихэйн

еды. На вопрос, чем будет ужинать она, Джулз напоминает о своей вечерней свиданке с Рамом. Стоя в итоге в очереди на кассу с едой на одного и номером «Нэшнл инквайрер», Мэри Пэт думает: «Не хватает только стикера на лбу с надписью “Одинокая, стареющая и толстеющая”».

      По дороге домой Джулз ни с того ни с сего спрашивает:

      – А ты когда-нибудь задумывалась, есть ли что-то после всего этого?

      – Чего-чего?

      Джулз сходит с бордюра на проезжую часть, чтобы не наступить на толпу муравьев, объедающих разбитое яйцо. Обойдя молодое деревце, снова поднимается на тротуар.

      – Просто, ну, типа, казалось ли тебе когда-нибудь, что все должно быть так, а на деле иначе? И ты не знаешь, правильно ли это, потому что ничего другого, типа, не видела? А видела только, ну, вот это. – Она обводит рукой Олд-Колони-авеню, по которой они идут, и чуть-чуть отклоняется, чтобы не задеть Мэри Пэт. – Ну ты ведь чувствуешь, да?

      – Чувствую – что?

      – Что ты не для этого была создана. Вот здесь. – Джулз стучит себе по груди.

      – И для чего ты не была создана, милая? – спрашивает Мэри Пэт, откровенно не понимая, о чем говорит дочь.

      – Нет, нет, я не про это…

      – Хорошо, а про что тогда?

      – Я, короче, к тому, что не понимаю, почему не чувствую того же, что чувствуют другие.

      – По поводу?

      – Да по поводу всего. Вообще… Блин! – Джулз вскидывает руки.

      – Да чего же? – допытывается Мэри Пэт. – Скажи толком.

      – Да я просто, ма… В общем… Так, ладно, щас.

      Дочь беспомощно водит пальцами в воздухе, затем останавливается и прислоняется к ржавой полицейской телефонной будке.

      – Я не понимаю, – почти шепчет она, – почему все так, как есть.

      – Ты про школу? Про басинг?

      – Что?.. Нет! Ну то есть да. Примерно. В общем, я не понимаю, как быть дальше.

      «Она что, про Ноэла?»

      – В смысле, после смерти?

      – Ну и это тоже. Или, в общем, когда мы… А, забей!

      – Ну нет, договаривай.

      – Проехали.

      – Джулз, пожалуйста.

      Та смотрит Мэри Пэт прямо в глаза – считай, впервые с того, как шесть лет назад у нее начались месячные, – и взгляд этот одновременно обреченный и полный надежды. На мгновение Мэри Пэт узнает в нем себя… Но какую себя? Когда она в последний раз вот так на что-то надеялась и верила в такую глупость, будто где-то у кого-то есть ответы на вопросы, которые она даже не в состоянии облечь в слова?

      Джулз отводит взгляд и закусывает губу, как делает всегда, сдерживая слезы.

      – Я к тому, ма, куда мы идем? Что будет на следующей неделе, в следующем году? Зачем н-на хрен, – она начинает захлебываться, – мы всё это делаем?

      – Делаем – что?

      – Да всё, блин: ходим, покупаем еду, просыпаемся, ложимся спать, снова встаем… Чего мы, ну, это, добиваемся?

      Мэри Пэт вдруг жалеет, что у нее под рукой нет какой-нибудь дряни, которую вкалывают, когда хотят вырубить тигра. Да что на Джулз нашло-то?!

      – Дочь, у тебя пэ-мэ-эс?

      Джулз издает нечто среднее между смешком и всхлипом.

      – Нет,