Князь советский. Эльвира Барякина

не украли. А теперь женихов в деревне совсем мало: половину в войну перебили, а остальные – кто старый, кто пьющий, кто покалеченный. Если нет приданого, хороший человек ни за что не женится.

      – А с детьми твоя Капитолина ладит? – спросил Клим.

      – У нее пять младших братьев: она за всеми приглядывала, и ни один не помер.

      – Дяденька Африкан говорит, что ты меня в чулане поселить можешь, – подала голос Капитолина. – За такую щедрость я тебе чего хошь буду делать – хоть собственными слезами всю посуду перемою!

      – Это, пожалуй, лишнее, – сказал Клим и велел ей немедленно приступать к работе: у Китти уже не осталось чистых чулок.

6.

      С появлением «домашнего пролетариата» быт в квартире не особо наладился, но жизнь засверкала новыми гранями.

      Капитолина привезла из деревни кованый сундук и большую икону – настолько закопченную, что изображенный на ней святой едва проглядывался.

      – Кто это? – спросила Китти.

      – Боженька, – умиленно отозвалась Капитолина и в тот же вечер научила ее вставать на колени и класть перед иконой земные поклоны – что Китти чрезвычайно понравилось.

      На сундук Капитолина положила матрас, набитый дореформенными банкнотами, давно потерявшими ценность. Во время войны ее отец заработал кучу денег на спекуляциях сеном и все спрятал в матрас – дочке на приданое.

      – Хоть посплю как миллионщица, – говорила Капитолина и любовно взбивала свои сокровища.

      Из сундука были извлечены пяльцы, спицы, крючок и мотки ниток, и вскоре по квартире начали расползаться полчища салфеток и накидушек.

      – Так красивше, – говорила Капитолина, накрывая печатную машинку полотенцем с петухами.

      Клим убирал его, но на следующий день «утиралочка» появлялась на прежнем месте.

      У Капитолины были свои представления о домашней экономии:

      – Сначала надо черствый хлеб доесть, а уж потом за свежий приниматься, – учила она Клима.

      – Так он к тому времени тоже зачерствеет, – отзывался он. – Что, все время сухарями питаться?

      Щеки Капитолины наливались гневным румянцем.

      – Пусть хлеб сгниет, пусть дом сгорит, а мы по миру пойдем! – кричала она.

      Клим не уступал, и Капитолина доедала черствый хлеб сама – лишь бы добро не пропадало.

      Она все делала с размахом: если уж варила суп, то целый бак; если затевала стирку, то замачивала все белье разом – ну и что, что к ночи не оставалось ни одной сухой простыни!

      – Дура! Дубина! – ругал ее Африкан.

      Капитолина то хохотала, то огрызалась:

      – Ты не ори на меня! Ноне не царский режим!

      Укушу лаяла, Китти визжала, и Клим шел в кухню разбираться.

      – Прогони эту дурищу! – требовал Африкан. – Она тебе целый фунт кофе спалила!

      – Доносчик… – стонала Капитолина. – И чего ты подлый такой?

      Африкан выкатывал глаза:

      – Я не подлый, я за порядок