Городок. Марк Казарновский

моя отрада

      В высоком терему.

      А в терем тот высокий

      Нет ходу никому.

      Конечно, публике, а её-то стало неожиданно много, всё было приятно и по душе. Уже девчонки да молодухи стали подпевать про Хасбулата удалого.

      Народ подпевал. Кто-то уже приплясывал, но все смотрели налево.

      Слева стояла группа цыган. Настраивались гитары. Девушки оправляли тихонько шали, юбки, шальвары и… ждали. Отмашку дает главный. А у вольных цыган дисциплина ещё круче, чем в армии или, не к ночи помянуть, в лагере.

      Уже спели под скрипку ребятишки с девочкой «Купите бублики, горячи бублики», когда один из цыган (ах, красив черт!) мигнул Маше, буркнул:

      – Заводи, Маня, заводи.

      И тут же красивая Маша выскочила на площадку. За ней – два парня с гитарой.

      Ай, загулял, да загулял

      Да Ваня, мураш бара… –

      закричала, запела, зарыдала Маша, помахивая тихонько шелковым платком.

      Да бить ловэ ев, дылыно,

      Пронил капа.

      О хэладэ лэс ухтылдэ,

      Ромалэ-лэ.

      Ай, загулял,

      Да загулял

      Да Ваня, молодец удалой.

      Да много денег, глупый,

      Пропил он.

      Стража его схватила,

      Цыгане, нэ…

      И дальше уже Маша с Лилит затянули «Очи чёрные».

      Народ стал подуставать. А в картузе звякало, шуршало.

      С площади неслось:

      Ой, вы, кони,

      Кони-звери,

      Звери-кони, эх!

      Как говорится в известном, уже позднее, через много лет показанном фильме: «Танцуют все!..»

      Закончилось, когда вся толпа, уже человек за полсотни точно, рванула во всю глотку:

      Любо, братцы, любо,

      Любо, братцы, жить.

      С нашим атаманом

      Не приходится тужить …

      Народ шёл домой. Уже наступила суббота. Городок должен отдыхать. Во многих домах горели свечи. Только в таборе играла тихонько гитара. Цыгане обсуждали заработанное. К шатрам подсаживалась городская молодёжь. Среди парней были щёголи, или, как позже их назовут, пижоны, одаривавшие самых красивых и голосистых шикарными платками, уверяя, что привезены они прям из Франции. Как тут устоять. Да что говорить, жизнь продолжалась и ночью. А город уходил в сон.

      Городок гордился своим театром. Конечно, по популярности театр не мог сравниться с рынком. Но Островский и Чехов с афиш не сходили. Каждая городская впечатлительная дева воображала себя «бесприданницей» и была переполнена эмоциями. А однажды эмоции просто захлестнули не только театральную общественность, но и весь Городок.

      В Городке проживал скромный молодой человек, который звался художником. Да настолько хорошим, что однажды был вызван в Петербург, в Императорский театр, для изготовления декораций. Там состоялось знакомство с девушками – вокалистками и из балетной группы. Люди были все молодые, весёлые, образованные, особенно жизнью не озабоченные и счастливо и даже влюблённо провели два месяца.

      Художник писал декорации, девы репетировали, а балетные танцевали. Вечерами