Хочу тебя напрокат. Айрин Лакс

команду «к ноге», Люська побежит в ту сторону, довольно виляя своим пышным задом.

      – Хорошо, – шипит зло в телефон. – Но не думай, что я стану развлекать эту пигалицу. Я не привыкла иметь дело с хабалками!

      Людмила сбрасывает звонок. Она сжимает пальцами телефон, цедя сквозь зубы охраннику:

      – Свободен. И не мельтешите перед окнами так часто! Расползлись всюду, как термиты! В глазах рябит!

      – Извиняемся за причинённые неудобства. Но таков приказ Темирхана. Повсеместно усилить охрану.

      – Тогда шуруй на пост! Чего стоишь?!

      Охранник кивает и уходит. На его широком лице не отображается ничего, но глаза немного темнеют, выдавая эмоции.

      Слышится протяжный, глубокий вздох, полный недовольства. Я с лёгкой, вежливой улыбкой наблюдаю за передвижением Люси по просторной комнате. Она чеканит каблуками шаги и, кажется, собирается с мыслями.

      Моё присутствие глубоко неприятно и ей, и мне тоже.

      Как бы она ни изображала дурочку в прошлом, её холодные, змееподобные глаза выдают расчётливый ум и холодное сердце.

      Она останавливается возле меня, обдавая пряным запахом духом с обилием горьковатого миндаля в финальных нотах.

      – Это моя семья. Мой муж. Мой сын, – произносит с холодной яростью.

      Жена Хана проводит острым кончиком ногтя по стеклу фоторамки, издавая противный, скрежещущий звук.

      Бордовая пика ногтя добирается до деревянного торца рамки, а оттуда стремится переползти на мои руки.

      Я ставлю фото на полку. Стерва лишилась возможности прикоснуться ко мне, но до сих пор стоит неприлично близко.

      – Тебя не учили, что есть личное пространство? – спрашиваю у Люськи.

      Или теперь называть её Людмила Васильевна?

      – Ты находишься в моём доме, – парирует она с ядом. – Ты наследила на МОЁМ личном пространстве.

      – Судя, по милому разговору с супругом, в этом доме не ты решаешь, где, когда и как мне следить, – улыбаюсь, глядя ей в лицо. – Если Хан прикажет, ты и чай мне на блюдечке подашь, и даже сахару положишь ровно столько, сколько я захочу.

      Ни в чём подобном я не уверена. Но пытаюсь блефовать. И по недовольно поджатым губам Люськи можно сделать вывод, что мне это удаётся.

      Не знаю, какие у Люськи с Ханом сейчас отношения, но…

      Она не уверена в его чувствах именно к ней самой, за исключением семьи.

      Однако она пытается держать лицо. Люська вскидывает голову повыше и удаляется, покачивая пышным задом нарочито сильно.

      Я отвожу взгляд от её удаляющейся спины, задаваясь вопросом, где находится сын Темирхана.

      Неужели Люська не занимается воспитанием малыша сама, а передала его на рук нянек?

      Ищу на стенах гостиной взглядом и другие семейные фотографии.

      Нахожу среди них и те, где вся семья Асадовых в сборе: Темирхан, Людмила и их сын.

      – Как зовут сына Хана? – спрашиваю вслух.

      Она отвечает, встав ко мне вполоборота:

      – Тебе ни к чему запоминать лишнюю информацию. Не думай, что ты здесь задержишься…

      Она