Индок охотится за пауками. Борис Борисович Пьянков

от костра. Воздух насыщался вечерней синевой. Иван Иванович с наслаждением закурил. Говорить ему не хотелось. Выпили ещё по одной, закусили мелкими яблоками, сорванными с дерева.

      – Сумерки – трещина мира! – ни с того ни с сего, вдруг изрёк Коля. Собеседник должен был сразу понять, что поэт не так прост.

      Коля часто и безответно влюблялся, но его дамы быстро уставали от прямолинейных предложений поэта, не подкреплённых знаками внимания в виде цветов, конфет или хотя бы банки прохладного пива. Увы! Банки пива с утра частенько не хватало и самому Коле.

      – Давай, Иван, я тебе стихи прочту!

      Стихи Иван Иванович не то, чтобы не любил, некоторые ему даже нравились – но слушать их сейчас он не хотел. Но Коля мог вспылить, или полезть в драку, – спьяну он был обидчив. Из двух зол надо было выбирать меньшее.

      – Давай! – решился Иван Иванович, и вновь закурил.

      Пусть читает, ему-то, какая разница! Сейчас проблемы на работе уже не казались заместителю директора стоящими внимания. Хотелось сесть, и натоптавшийся за день Иван Иванович безуспешно попытался пристроиться на толстой ветке яблони, склонившейся до земли. Никогда раньше его ноги не уставали так от работы!

      – Хилые сейчас все… – презрительно произнес Коля, наблюдая за приятелем. Человеческие слабости он подчёркнуто презирал. Себя Коля считал спортивным, он почти не курил, бывал на занятиях по каратэ и даже как-то купался в проруби.

      – Давай, читай уже! – Ивану Ивановичу всё же удалось присесть.

      Коля принял позу и начал декламировать стихи, размахивая правой рукой. Левую руку он постоянно держал в брюках. Из-за этой вредной привычки у него был постоянно надорван карман.

      Её как будто звали Лена,

      Была красива и умна,

      И светлых глаз боясь, как плена

      Я пил и пил вино до дна.

      Она, как бабочка, вспорхнула,

      Лицо мое, задев крылом,

      Или коленкой прикоснулась

      Ко мне случайно под столом.

      Зря телефон пытался взять я…

      И вот теперь, издалека,

      Я помню лишь в разрезе платья

      Ажурную резинку от чулка!1

      Стихи приятеля было положено похвалить.

      – Что же, по-моему, неплохо! – рассеянно произнес Иван Иванович.

      Он слушал невнимательно, «в пол-уха». Приятная атмосфера вечера начала исчезать. Среди причудливо изогнутых деревьев стали появляться другие компании, слышался смех, и доносилась ненормативная лексика подрастающего поколения, того самого, которое должен теперь воспитывать Иван Иванович.

      – Я ещё хотел прочесть, – огорчился Коля, – у меня много всякого!

      Ивану Ивановичу вдруг показалось, что в группе шумной молодёжи он увидел Лампасова.

      А он-то, что здесь делает? – учитель вгляделся в вечерний сумрак внимательней.

      Фигура, похожая на Лампасова, исчезла.

      Почудилось, –

1

Стихотворение автора.