Его Кара. Лила Каттен

груди запекло, и я опустилась на кровать не в силах держаться на ногах.

      Слезы обожгли мои щеки, и я заплакала сильней, словно агония вновь пронзила мое тело и окунула внутрь горящей машины.

      Мама села рядом и погладила по спине. Она все знала и понимала. Но она не могла ничего поделать. Повлиять на отца невозможно. Он жесток и беспощаден. Когда Семьей правил дедушка, отец уже заработал свой статус самого кровожадного наследника и будущего дона. Я верю, что это не просто так, даже если как женщина, мало знаю о бизнесе. Люди его боялись и уважали. Женщины семьи могли только соглашаться. Дон Томмазини вряд ли когда-нибудь слышал слово «нет» громче шепота или мыслей его жителей.

      – Тише, Кара… Тише… все образуется, вот увидишь.

      – Как, мама? – я посмотрела на нее. – Мои муж и сын погибли, а я зачем-то осталась жива. Я оставила на своих губах клятву верности еще со дня свадьбы. И предам его, выйдя замуж за другого мужчину. Ничего не образуется. Часть меня умерла пять лет назад, вторая умрет через четыре недели.

      ***

      И вновь рассвет. Как будто вправе разбудить меня.

      А вечером закат итоги дня внезапно подведет.

      Но для чего все это, если больше нет тебя?

      И ночь внезапно напугает… Память изобьет.

      Они страшны. И день и ночь суровы одинаково.

      Я не просила этой жизни без тебя.

      И сколько б ни кричала. Сколько бы ни плакала…

      Нас больше нет… Тебя и вовсе отобрали небеса.

      Смотри на то, как жизнь с любовью поступает.

      Смотри с небес, а я тут буду погибать уже одна.

      Твой поцелуй прощальный на губах никак не остывает…

      И годы пронесутся в пустоте… А я твоя…

      – Как же я по вам соскучилась, – слезно призналась гранитному надгробию, где, навеки закрыв глаза, покоились мои сын и муж уже пятый год.

      Не было и дня, чтобы я не вспоминала о них. Не было субботы, которую я не посещала их на этом семейном кладбище Томмазини.

      У меня заканчивались силы скитаться по этой земле без них, и я знала, что долго так не протяну. Я устала. Жизненно устала, морально, внутренне.

      Мне всего двадцать девять, а я устала так, что с трудом поднимаюсь утром с постели.

      С трудом отвечаю на приветливую улыбку мамы и сестры. Отец долгое время называл меня ненормальной. Думал, что я сошла с ума.

      Не этого он желал, выдавая замуж за сына его ближайшего советника. Но в итоге мы пришли к трагедии, разделившей напополам мою жизнь, но не его.

      Я выходила замуж не любя, но полюбила так, что сейчас ненавижу себя за то, что осталась жива.

      Ветер обдувает мое лицо, и я закрываю глаза. В такие моменты, когда его порывы обхватывают плечи особенно плотно, я представляю моего Адамо. Что это он крепко обнимает и не желает отпускать. А наш маленький Артуро, с другой стороны, делает то же самое. И я улыбаюсь. Искренне улыбаюсь этому созданному мной обману. Пока не открываю глаза и не дрожу от слез, стоя на коленях.

      Слез, кажется, стало меньше за эти годы одиночества, но память выжигает мой разум. Она не унимается и живет