Каштанка. Антон Чехов

погодя его позвали к господам.

      – Вспомнил? – спросил генерал.

      – Никак нет, ваше превосходительство.

      – Может быть, Конявский, Лошадников? Нет?

      И в доме, всё наперерыв, стали изобретать фамилии. Перебрали все возрасты, полы и породы лошадей, вспомнили гриву, копыта, сбрую… В доме, в саду, в людской и кухне люди ходили из угла в угол и, почёсывая лбы, искали фамилию…

      Приказчика то и дело требовали в дом.

      – Табунов? – спрашивали у него. – Копытин? Жеребовский?

      – Никак нет, – отвечал Иван Евсеич и, подняв вверх глаза, продолжал думать вслух: – Коненко… Конченко… Жеребеев… Кобылеев…

      – Папа! – кричали из детской. – Тройкин! Уздечкин!

      Взбудоражилась вся усадьба. Нетерпеливый, замученный генерал пообещал дать пять рублей тому, кто вспомнит настоящую фамилию, и за Иваном Евсеичем стали ходить целыми толпами…

      – Гнедов! – говорили ему. – Рысистый! Лошадицкий!

      Но наступил вечер, а фамилия всё ещё не была найдена. Так и спать легли, не послав телеграммы.

      Генерал не спал всю ночь, ходил из угла в угол и стонал… В третьем часу утра он вышел из дому и постучался в окно к приказчику.

      – Не Меринов ли? – спросил он плачущим голосом.

      – Нет, не Меринов, ваше превосходительство, – ответил Иван Евсеич и виновато вздохнул.

      – Да может быть, фамилия не лошадиная, а какая-нибудь другая!

      – Истинно слово, ваше превосходительство, лошадиная… Это очень даже отлично помню.

      – Экий ты какой, братец, беспамятный… Для меня теперь эта фамилия дороже, кажется, всего на свете. Замучился!

      Утром генерал опять послал за доктором.

      – Пускай рвёт! – решил он. – Нет больше сил терпеть…

      Приехал доктор и вырвал больной зуб. Боль утихла тотчас же, и генерал успокоился. Сделав своё дело и получив, что следует, за труд, доктор сел в свою бричку и поехал домой. За воротами в поле он встретил Ивана Евсеича… Приказчик стоял на краю дороги и, глядя сосредоточенно себе под ноги, о чём-то думал. Судя по морщинам, бороздившим его лоб, и по выражению глаз, думы его были напряжённы, мучительны…

      – Буланов… Чересседельников… – бормотал он. – Засупонин… Лошадский…

      – Иван Евсеич! – обратился к нему доктор. – Не могу ли я, голубчик, купить у вас четвертей пять овса? Мне продают наши мужички овёс, да уж больно плохой…

      Иван Евсеич тупо поглядел на доктора, как-то дико улыбнулся и, не сказав в ответ ни одного слова, всплеснув руками, побежал к усадьбе с такой быстротой, точно за ним гналась бешеная собака.

      – Надумал, ваше превосходительство! – закричал он радостно, не своим голосом, влетая в кабинет к генералу. – Надумал, дай бог здоровья доктору! Овсов! Овсов фамилия акцизного! Овсов, ваше превосходительство! Посылайте депешу Овсову!

      – На-кася! – сказал генерал с презрением и поднёс к лицу его два кукиша. – Не нужно мне теперь твоей лошадиной фамилии! На-кася!

      Налим

      Летнее утро. В воздухе тишина; только поскрипывает на