Здравствуй, моя мёртвая мамочка. Валерия Сергеевна Ковалёва

кажется, сильно любил мою маму. Он всегда говорил и говорит о ней с такой теплотой и жалостью: «Твоя мама была такой доброй. Она просто сломалась. Просто болела». Наверное, мой дедуля сам по себе человек оправдывающий.

      Есть человек разумный. Ещё – человек играющий. Для себя я придумала термин – человек убегающий. Бабушка моя – человек тиранящий. Папа – человек забивший. Мамочка моя – человек сломавшийся. А вот дедуля – человек оправдывающий. This is my happy family.

      Меня он тоже всегда и перед всеми оправдывал и чрезмерно жалел. Иногда от этой жалости хотелось отмыться. Ну я что – такая жалкая? Я же вон умная, сильная, симпатичная! Но уж точно не жалкая! Ну и что, что несчастная, не страшно. Как будто так много счастливых людей на свете?

      Сложнее всего подымать тему смерти моей матери с её собственной мамой – второй бабушкой. Потерять мать – больно. Но иногда мне кажется, что потерять свою молодую дочь, свою любимую девочку – ещё больнее. Удивительно страшно получается – одна смерть принесла так много страданий стольким людям…

      Бабушка показывала мне письма матери 1998-го, 1999-го и 2000-го годов. В них мама называет меня «Леруша» и рассказывает, какие успехи я делаю в садике. «Леруша уже умеет считать до десяти, читает по слогам, и воспитатели её очень любят и хвалят. Она такая добрая и умная девочка». В этих словах столько любви. Столько нежности. Ну как, как ты могла меня оставить?! В душе не знаю. До сих пор не знаю.

      Бабушка так и не оправилась от смерти своей дочери. А я?

      Оправилась ли я от смерти своей матери? Я не знаю. Да и в общем, у одного явления всегда несколько причин. Например, моё странное состояние неопределённости – быть или не быть, а если быть, то кем, как и с кем? Что делать??? Вопрос, достойный Чернышевского.

      Я уверена, что моё странное состояние результат нескольких причин. Вот как устраню эти причины, как заживу счастливой жизнью, вот это будет номер! Надеюсь, не смертельный, как у моей мамочки.

      В день, когда мамины коллеги по самому древнему ремеслу пришли к нам домой и сообщили о её смерти, в тот день бабушка находилась в Москве, в командировке. Дома был один папа. А мы с дедулей топали с разбивки перед пятым классом.

      Тот день мог стать одним из самых счастливых дней моей жизни – я познакомилась с женщиной, которая следующие семь лет, как могла, компенсировала мне отсутствие домашней женской любви и тепла.

      Моя классная руководительница замечала каждое изменение в настроении, слёзы в моих глазах после домашних скандалов или очередной любви, разбившей моё, и без того разбитое, юное сердце. Она оставляла меня после уроков, чтобы я просто могла поплакать. Она меня обнимала и говорила, что я – замечательная девочка, что всё у меня будет хорошо, что я создана для любви и быть счастливой. Верю, Ирина Петровна. До сих пор верю в это.

      В тот позднеавгустовский день я обрела свою первую «символическую» «школьную» маму. А родившую меня, настоящую, реальную маму я навсегда потеряла. Я потеряла её за пять лет до. Но в моей детской фантазии всплывали, особенно