Красный подвал. Алексей Семенов

находится, он попытался привстать. Но после, вновь опустил голову на подушку и, глядя в потолок начал вспоминать…

      – Так, я в квартире у деда, но, как я оказался на кровати, хоть убей, не помню. Выпивали, это я помню, но неужели напился до потери памяти? И с одной та бутылки, ранее и больше выпивал и чувствовал себя нормально.

      По комнате проплыл запах паленой резины, Егор продолжал чувствовать себя не уютно, а от того что не помнил как лег спать, ему становилось стыдно. Он встал с кровати, увидел на полу тапочки, в которых расхаживал, и, сунув в них ноги, двинулся на кухню.

      Дед переливал какую-то мутную жидкость из одной емкости в другую.

      – Выспался? – проговорил Петр Константинович сиплым голосом.

      – А где Вера?

      – Верка, домой поехала, утром приедет. Ты присядь Егор, сейчас ужинать будем.

      – Ужинать? – не понимая который час удивился Егор.

      Дед согласно кивнул головой, Егор присел, перед ним стояла большая сковорода, обугленная и покрытая наростами сажи. Сковорода доверху была наполнена жареной картошки, поблескивая от масла, поджаренные уголки прозрачного лука слегка подворачивались, в потолок улетал пар. Рядом стоял граненый стакан, в который дед поспешил налить мутную жидкость, затем Петр Константинович наполнил и другой стакан.

      – Пей!

      – А что это?

      – Был бы яд, себе не наливал бы.

      Егор сделал глоток и, сморщившись, выдохнул в кулак.

      – О, господи, дрянь та, какая!

      – Дрянь, это ваша пепси-кола, а это самогон, настоящий, хороший, я его сам гоню, – вслед своих слов дед небольшими глотками испил стакан целиком, и лишь протяжно выдохнул, не морща лицо, принялся заедать картошкой.

      – Ты ешь, ешь, чего глядишь, глазами сыт не будешь. Я когда в общежитии жил с женой, дочери в тот момент еще не было, под такую закуску литра три ставили.

      – А вы всю жизнь в Москве живете?

      – Я коренной москвич, отец мой отсюда, дед тоже, а жена моя из Ульяновска, во время войны она медсестричкой была, на восемь лет меня старше. Сам-то я фронт почти и не видел, в тридцать шестом родился, ко дню победы мне было девять лет. Помню, как прятались по подвалам с мамкой, отец мой и дед погибли на фронте. Егор, а ты в армии служил? Годов та тебе сколько?

      Егор выпил самогон и занюхал черным хлебом.

      – Двадцать шесть, дед, был я в армии.

      – А с глазу, я б тебе меньше возраст определил, – разливая самогон, проговорил дед. – Ну, и как нынче служба? Армию говорят, наглухо развалили.

      – Мне, Петр Константинович служба в радость была, я ведь музыкант, в музыкальную роту попал, вместо стрельбищ, полигонов, на репетиции ходил, труба вместо автомата. Да и дом мой рядом был, в самом Екатеринбурге служил.

      – Давай! – указал на стакан Петр Константинович.

      – Отца толком не помню, исчез куда-то, мать все говорила, с другой семьей сбежал, сама выпивать любила, и рано умерла. Бабушка меня растила, она для меня все делала, а вот пока в армии