Город, которым мы стали. Н. К. Джемисин

с такими сложностями. Обычно изолировать отдельные векторы гораздо проще. Конечно, городская морфология непредсказуема, однако за его эпигенетическими проявлениями и метаболическими потоками все же можно проследить. Но этот город… – Она качает головой и морщится. – Слишком многие жители Нью-Йорка стали неразрывно с ним связаны. Коэффициент аккультурации здесь опасно высокий.

      Внезапно голова женщины поворачивается к Айлин. Прямо как на шарнире. Так и кажется, будто мышцы ее шеи – это моторчики, или шкивы, или какой-то другой механизм. Вид у женщины задумчивый.

      – Ты уже знаешь, кто ты?

      – Эм-м, я не… Хм… – Айлин снова оглядывается. На какой же автобус ей надо сесть? Их так много, и они все похожи. Наверное, ей просто стоит выбрать какой-то один и пойти к нему. Что-то в этой женщине наводит Айлин на мысль, что ей нужен путь к отступлению. – Простите, но я, кажется, не…

      В один миг – оглядываясь назад, Айлин ясно это вспомнит – внимание женщины в белых одеждах переключается. До этого она была как будто… не совсем здесь. Под умиротворяющими улыбками скрывалась отчужденность и… натужность каждого действия, если так можно сказать. Однако в мгновение ока женщина вдруг оказывается здесь и становится чем-то бо́льшим. Теперь она грозно нависает над Айлин. Она всего на несколько дюймов выше нее, но этих дюймов достаточно, чтобы Айлин полностью оказалась в ее тени. Женщина улыбается, и Айлин чувствует себя маленькой, забытой, беспомощной и ужасно одинокой.

      Но почти в тот же миг в ней пробуждается то другое чувство. То, которое она испытала сегодня утром, когда мыла посуду после завтрака и размышляла о любовном романе «Тайна шотландки», который читала перед сном. И, может быть, она немного фантазировала, представляла себя сильной, волевой дворянкой из Хайленда, которая тайком спит с красивым заморским конюхом. Сам конюх не чернокожий – черный у него лишь пенис, и то не полностью (его головка – розовая, и Айлин точно не знает, авторская ли это выдумка или такое действительно бывает).

      Тогда, соскребая со сковородки пригоревшую яичницу и вспоминая эротическую сцену из предыдущей главы, Айлин вдруг услышала в своей голове крики. Грубые, вульгарные, гневные крики, настолько переполненные яростью, что услышь она их ушами, то ни за что не смогла бы разобрать слов. Они больше походили на поток бессвязного гнева. Однако, слыша их в своей голове, Айлин не только понимала слова, но и знала их, и чувствовала. Она хотела сражаться так же, как и тот, кто их произносил, – а он точно в тот миг где-то сражался. И она каким-то образом это поняла. Чужая агрессия наполнила ее столь ужасной, всепоглощающей яростью, что она пошла в свою комнату и разорвала на части подушку. На нее это было не похоже, совсем. Айлин никогда не отвечала ударом на удар. Однако этим утром она порвала подушку и, поднявшись среди перистых ошметков, ощутила сильнейшее желание отправиться в город. На волне той ярости она ощутила себя настолько сильной, что впервые