Княжна Тараканова (сборник). Григорий Данилевский

на крыльце и со свечкой встретил Михайлова.

      – Здравствуйте; от кого вы?

      – От Панчуковского, с письмом.

      – От Панчуковского? Пожалуйста!

      – А я думал, что вы уже спите.

      – О нет, вечер отличный, я только что воротился с поля, гулял. Вы кто-с?

      – Студент одесского лицея Михайлов. Вот вам письмо Владимира Алексеича.

      Вошли в комнату. Священник прочел письмо, посмотрел на гостя, потом опять на письмо и сказал: «Очень хорошо-с!» – и засуетился. Зажег в главном углу приемной комнаты, у лампадки перед киотом, другую свечку, поставил на стол и вышел. Студент стал осматривать комнату. Груды книг лежали по дивану, стульям и на лежанке. К обыкновенной смеси запаха ладана и воска, встречающей у нас каждого в жилище священника, здесь примешивался еще чудный запах белых акаций, склонившихся цветущими ветвями с надворья к раскрытому окну. И вдруг, в темноте кустов, у самого уха гостя загремел так чудно и дерзко соловей, что у Михайлова сердце екнуло. Священник вошел, принес табаку для папирос и бумаги и, сказав: «А? каково-с поет?» – поставил и опять ушел. Вслед за ним также неожиданно вошла в комнату статная, будто еще не совсем на возрасте, но уже совершенно развитая девушка с подносом в руках и поставила на стол чашки к чаю. Она ушла. Михайлов успел разглядеть ее полные руки, сочные губы и темные брови, белое лицо, подобранные венком русые косы и красную ситцевую юбку. Звякая монистами, она гордо и смело повернулась, гордо взглянула на гостя, сдвинула густые брови и ушла, помахивая полными круглыми локтями.

      «Верно она!» – подумал новый Лепорелло и с замирающим сердцем сел в углу, осматривая комнату. Все студенту казалось таинственным. Вошел священник и, тихо шелестя рясою, также сел. Студент рассмотрел его больше: это оказался совершенно круглый, приземистый и тучный старичок с отекшим лицом, красноватой мясистою лысиной, едва прикрытою прядями седых волос, с утлою косичкой, перевязанною полинялою ленточкой, и в камлотовом сером подряснике, под гарусным стареньким кушаком. Он сел в кресло против Михайлова и посмотрел на него.

      – Вы здешний? – спросил он с улыбкой.

      – Нет, я родом из Одессы, на летних кондициях…

      – У купца Шутовкина?

      – Точно так-с. А вы почем знаете?

      – Слышал, про вас говорили мне, что вы способны на все руки-с…

      Михайлов покраснел.

      – Вы давно знакомы с господином Панчуковским?

      – Второй раз его вижу; я с ним познакомился у нашего хозяина.

      – А! извольте-с. Деньги я вам сейчас дам. Он пишет, что ручается за вас и что вы завтра же рано едете в город. На что же это вам деньги?

      – На одно нужное дело. Я хотел бы на них кое-что заработать…

      Священник встал и, сказав за дверь: «Оксана, скорей самоварчик!» – опять тихо сел.

      – Извините; я вижу, вы действительно торопитесь; но позвольте мне, дикарю, за одолжение вас деньгами, хотя полчаса побеседовать с вами. Что нового-с в свете, в литературе? Вы давно из Одессы? Мы так редко видим людей, способных носить имя людское…

      – Месяц