Тай? Потрясающе!. Олег Жаденов

не удалось произнести ни одного звука. Даже свист или хрип не удался. Эй! Что еще такое! Глеб открыл рот, сухая, еле раздавшаяся дыра в теле. Губы разлепились как будто вскрылся бумажный пакет с молоком – с трудом и сопротивляющейся клейкой липкостью. Но внутри, в отверстии рта не было ни капли влаги, только сухость как в забытом на долгий летний отпуск пересохшем горшке с мертвым хвостиком герани. И ужасно большой, но слабый и твердый язык. Легкие с огромным трудом впускали воздух для натужного вдоха, но выпускали его не рывком, а также медленно, как будто ребра сопротивлялись выдоху, медленно давая опасть грудной клетке. Тело не смогло издать ни звука. И в голове возник испуг – вдруг не заметят, вдруг пройдут мимо и придется валяться тут одному, в темноте. Умереть???

      Глеб постарался выгнуться, чтобы повернуть лицо навстречу шагам. Он слышал где-то, что глаза хорошо отражаются в свете фонаря, почти как у кошек, и это может помочь увидеть его. Тело не послушалось. Оно было парализовано. Мозг рождал приказ, тело напрягало мышцы в ожидании, но движения не было! Никакого вообще! Паника накрыла как черным одеялом из детской. Душа сжалась в точку и заметалась в пустой бесконечности черепной коробки. Поднять руку! Нет. Пошевелить пальцами ног? Нет. Левая рука? Нет. И даже боли – НЕТ!

      Спасите! Увидьте меня! Я здеееесь!

      Шаги совсем близко. Повернуться нет возможности, но тот, кто идет, он уже рядом, слева. Вот кто-то поравнялся с ним. Или почти. Дыхание Его, того, кто подошел, слышно. Луч его фонаря перечеркнул свод (метра четыре, не меньше), высветил железные пластины потолка, черный камень и серый бетон колонн арочных сводов, соскочил на стены. Постепенно удлиняясь и делаясь бледнее, луч лизнул левую стену и пропал в глотке длинного тоннеля на какое-то время. Потом изрыгнулся из него и стал приближаться, конденсируясь во все более плотный и оформленный пучок по правой стене, пока не замер справа от Глеба. Но не на полу, а на стене. Четкий упругий пучок света был собран и бил всеми своими фотонами в оформленный круг диаметром около полуметра, жадничая и не высвечивая ни сантиметра из окружающего пространства. Опусти, опусти фонарь вниз! На полметра всего! Пожалуйста, человек!

      «Nothing». Голос был очень низкий, хриплый, как-будто изрыгающий каждый звук слова. И очень страшный. Но при этом знакомый и связанный с чем-то жутким и давно забытым. Что значит – ничего? Что он имеет в виду? Как это – ничего! А я? Я лежу здесь, эй, посмотри, в паре метров от тебя! Скотина, опусти фонарь, посмотри вниз, какого хрена ничего, совсем одурел что ли! Опусти фонарь!!! Сволочь!!!

      Раздался шаг. Почему-то Глеб был уверен, что этот некто шагнул с правой ноги. А потом еще раз. И еще. А пятно света фонаря, направленного в упор на правую стену вдруг исчезло, оставив лишь воспоминание и быстро растворяющийся ореол, удаляющийся прочь. Созвучие каждого нового шага было все менее богатым, вскоре превратившись в тусклые шлепки. И стало вдруг понятно, что как только эти звуки пропадут, уйдет и надежда на жизнь. И тогда пропал страх. Но пришла легкость. И тогда