Непрощенные. Владимир Кельт

Чума идет».

      Нет, этому не бывать. Ибо на пути чумы стою я, Арон, а за моими плечами святая Инквизиция.

      В дверь кабинета тихо постучали, оторвав меня от карты и размышлений. Это был экзорцист Николас. Худощавый, бледный, в черной строгой одежде. На шее Николаса, на толстой цепочке висел большой серебряный крест, на широком кожаном поясе крепились многочисленные пузырьки и фляги, на бедре красовался освещенный самим папой кинжал.

      – Арон, есть новости, – бесстрастно сказал Николас.

      – Не томи, выкладывай.

      – В церкви один крестьянин рассказал, что за городской стеной почернело пшеничное поле. Он божится, что утром пошел на свою делянку, и все было как обычно, а час назад поле взяла чернота.

      – Где тот крестьянин?

      – Ожидает у главных ворот.

      – Найди Витора и возьми лошадей. Мы выезжаем, пусть крестьянин покажет путь.

      Николас кивнул и вышел. Немного подумав, я собрал свои записи и положил в дорожную сумку. Надел плащ и вышел в широкий коридор лепрозория. Серые каменные стены дышали холодом и сыростью, несмотря на летнюю жару, они не просыхали как положено. В этой мрачной сырости по темным углам прятались прокаженные. Замотанные в тряпье так, что видны лишь глаза, они жались к стенам, словно испуганные ярким светом крысы. Кто-то стонал от невыносимой боли, кто-то накладывал на изуродованную кожу выданные лекарями припарки. Некоторые больные сидели на грубо сколоченных лавках и играли в кости.

      – Ш-ш-ш-ш… Ты на верном пути, инквизитор Харон, – прошипел кто-то у меня за спиной.

      Я обернулся. Незнакомец сидел на полу, закутавшись в черный добротный плащ. Его лицо скрывала темнота капюшона, но по исполосованным шрамами и язвами рукам я понял, что это прокаженный.

      – Пути Господни неисповедимы, – ответил я и добавил: – Мое имя не Харон.

      – Ха-ха, – сипло рассмеялся незнакомец. – Арон. Конечно же Арон, как я мог спутать? Инквизитор Арон – спаситель Флоренции и свящ-щ-щ-щенного Рима.

      Я бросил прокаженному медяк и пошел дальше, спиной ощущая на себе колючий, ледяной взгляд.

      ***

      – Это не гниль, – сказал Витор, обводя рукой поле.

      – Уверен? – спросил я.

      Витор растер пальцами почерневший колосок и понюхал.

      – Уверен. Это однозначно не гниль. Если пшеницу гниль взяла, то колос воняет тухлой рыбой, а этот разит серой.

      Я окинул взглядом поле. Со стороны пшеница выглядела как обычно и вроде бы даже пора собирать урожай, но… Но стоит коснуться колоса, как зерно чернеет изнутри, и осыпается тленом.

      – Что скажешь, Николас? – спросил я экзорциста.

      – Пентаграмм и трупов черных кошек на поле я не нашел, капища тоже нет. Это точно не ведьма.

      – Алхимия? – выразил я догадку.

      Николас покачал головой.

      – Смотрите, – сказал он и плеснул из фляжки святой воды.

      Пшеница зашипела и начала дымиться, словно при пожаре. Черные колосья