Ещё двадцать одна сказка обо всём на свете. Игорь Дасиевич Шиповских

осветил, приподнял, видит, а это старая женщина, и не узнать кто такая.

      – Кто ты?… за что здесь?… – спрашивает её кесарь, а она лицо прячет, глаза от света рукой прикрывает.

      – Глазам больно… – только и прошептала женщина.

      – Ничего-ничего, разберёмся,… пошли с нами наверх… – говорит ей князь, и шарф свой шёлковый с шеи снял, да на глаза повязал, спасая их от яркого света. Так князь-кесарь Ромодановский графиню Еремею из многолетнего заточения спас да в столицу увёз. А тут как раз и государь из Европы вернулся, и спешит к князю с расспросами.

      – Что, да как, рассказывай?… – прямо с порога, обнимая его, спрашивает.

      – Садись за стол государь,… разговор длинный будет… – отвечает князь и усаживает царя к ужину. Усадил да рассказ свой начал. Час сидят, два сидят, доклад всё не кончается, много всего накопилось, так сразу и не сказать. Но вот дошло дело и до дальнего монастыря и до узилища тёмного.

      – А помнишь ли ты государь сотоварища своего, графа Никодима Кондакова?… – спрашивает князь.

      – Как же не помнить, я его детям крёстным был,… да только видать плохим,… не уберёг я их… – вспомнив былое, с большой тоской и грустью, ответил государь.

      – Так вот,… как раз в подвале того монастыря мы нашли их мать,… графиню Еремею… -

      – Где?! Где она?! – не дав князю договорить, вскочил царь.

      – Да здесь, в палатах,… в себя приходит… – спокойно ответил кесарь.

      – Так что же ты сразу не сказал!… веди меня немедля к ней! – в нетерпении вскричал Пётр.

      – Ну, хорошо-хорошо,… идём… – поспешно встал Ромодановский и повёл государя за собой. Пришли они в палату тихую, где Еремея жила. Видит царь, посредь палаты стоит женщина величавая в простой льняной рубахе до пола, волосы все белые, седина их не пощадила, глаза шарфом шёлковым завязаны. Смотрит государь на неё, а слёзы сами так и текут, узнал он графинюшку.

      – Еремеюшка,… душа родная!… – кинулся он к ней, да в ноги упал, – прости меня свет матушка, что не уберёг я вас,… прости… – плачет, а Еремея-то царя сразу по голосу признала, и от такого обращения аж присела.

      – Полно государь, полно!… ни в чём ты не виноват. Я сама ошиблась,… супостатам поверила… – говорит она царю. А он поднялся и обнял её.

      – Теперь я тебя от себя ни на шаг не отпущу… – молвит он, и, поправив ей повязку на глазах, осторожно проводил за стол, где у них и состоялся разговор. Проговорили до утра, каждый высказал всё, что у него наболело. И только одно так и осталось тайной, где же девочки, где Ириша и Леночка. Ведь всех кто мог бы пролить свет на это, было уже не спросить. Братья Шаклицины от удара балкой, так и не пришли в себя, ум у них напрочь отшибло. Собрали их голубчиков и отправили в общую городскую больницу для умалишённых. А родственник их, настоятель монастыря, когда репу ел, от злости подавился, да и помер, так ничего и не сказав.

      7

      А в это время слух по столице пошёл, что государь затеялся на Балтике строить новый флот и город.