Севастополист. Георгий Панкратов

совсем не похожим на то, как должен был выглядеть, по его мнению, «нормальный парень». – И девок гулящих ваших.

      – Феодосию? – ахнул я.

      – Ну… И ее тоже. Вы лучшие люди города, не зря артеки кончали, – развел он руками. – Я вот думаю: что-то в нашем городе пошло не так. Мы стали забывать, что по-настоящему…

      – Ну хватит, – цыкнула на него мама.

      – Эти, из Башни, не должны диктовать нам…

      За спиной у папы поднялся шум: соседи подключились к обсуждению, перешептывались между собой.

      – Хватит же! – гаркнула мама. И тогда папа махнул рукой.

      – Ладно, – сказал он. – Сдаюсь. Лучший так лучший. Прощаться не стану. – И он ушел в дом. Скоро из-за стен послышался треск, шум, стук: папа как ни в чем не бывало продолжал ремонт – еще одно бесконечное увлечение севастопольцев. Соседи начали расходиться. Я стоял и не знал, что сказать. Эйфория прошла, наступило замешательство.

      – А они… ну, друзья мои, знают?

      – Я думаю, они уже все в сборе, – сказала мама. – Понимаю, ты привык не торопиться. Вот только это, кажется, совсем не тот случай.

      – Да я немедленно пойду! – воскликнул я. – Нет, это фантастика! Ну надо же.

      – Вас ждут возле маяка, – прошептала мама, доставая платок. – Туда подойдет лодка.

      – Я побежал за машиной!

      Только возле самой калитки я, дурья башка, сообразил: мама. В этом одном слове, собственно, было все. И то, что было, и то, что будет. И то, что всегда есть.

      Но только в тот миг я мог протянуть руки и дотронуться до нее. И миг этот таял, дробился, ложился, как пыль, на полку воспоминаний. А я еще находился в нем.

      – Мама, – я сказал все, что думал.

      Она расплакалась, и я не хотел этого. Не хотел, чтобы это легло на полку. Не много ли я не хотел?

      – Мы теперь будем смотреть в небо, – только и выдавила она из себя. – Дольше. Гораздо дольше обычного.

      Мне было нечего ответить, и я ждал, пока она выговорится. Но мама, видимо, тоже не хотела много говорить.

      – Мы будем скучать. И папа будет. Это он так… Да знаешь, весь Севастополь будет скучать по тебе!

      Помню, заметил, как быстро высохли глаза матери; а ведь она так и не поднесла к лицу платок. Я удивленно вскинул брови, поняв, о чем были ее последние слова, и, будто выпуская из себя весь воздух, как из того мяча, что мне больше не пригодится, выдохнул:

      – А разве Башня – это не Севастополь?

      Прибытие

      Она дважды энергично хлопнула в ладоши и широко раскрыла рот, готовясь продолжить поставленную речь.

      – Видите ли, ребята, в чем дело. Вы все приглашены в это место, которое называли Башней. Я бы сказала, что вам оказана высокая честь, на вас возложены большие надежды. Но обойдусь без пафоса.

      Мы находились в дивном зале с небольшой квадратной площадкой пола, в который были вмонтированы пять кресел в ряд и стойка с микрофоном напротив, и высоченными стенами, уходящими настолько высоко, что страшно было смотреть на них снизу: кружилась голова. Стены