Мальчики и другие. Дмитрий Гаричев

мне на квартиру вдвоем с манекеном и заставил бороться; сперва все происходит обычно, ни в чем нет подвоха, но спустя пять-шесть удачных бросков это тулово начинает мне противостоять, и каждое новое движение дается все труднее, я начинаю валиться, скользить; мое непонимание добавляет ему еще сил, и вот меня уже пробуют приподнять, сначала совсем незаметно, но потом все уверенней; его хватка становится невыносимой, безвылазной, я задыхаюсь и, уже придавленный к полу, слышу, как восхищен мною тренер: еще немного, говорит он, и мне больше не нужно будет возвращаться к тебе; но не дольше чем через две ночи они снова звонят в мою дверь, и я должен начинать все заново. С тех пор как они повадились ко мне, эта набитая тварь многому научилась; она угадывает меня все чаще, и, когда входит в полную силу, я уже ничего не могу: я лежу в ее лапах и жду только, когда проснусь. Иногда это длится так долго, что череп уже хочет лопнуть, а грудь проломиться, и здесь я понимаю, что важнее всего ничего сейчас не сказать, вытерпеть молча во что бы то ни стало, потому что иначе она переймет еще и мою речь, и тогда что останется у меня моего? Может быть, ты сочтешь эту предосторожность надуманной, но, исполнитель, это в жизни всегда можно что-то исправить, а во сне все, что сделано, непоправимо. В отдалении уже было видно, как десяток причастных расхаживают над головной всадницей, почти не возвышающейся из травы; это первая, решил объяснить Никита, а первые терпят, как правило, больше других, но сегодня, как кажется, худшая жертва уже принесена. Движения тех, кто сновал впереди, были смутны, долетавшие слова отдавали зевотой, но, заметив их на дороге, эти выстроились в неровный коридор; изо всех возвышался фехтовальщик Тимур, отличившийся год назад при усмирении южной промзоны, где прокатилось недовольство интернированных: обладая одной лыжной палкой, обескровил двух самых скандальных, после чего остальные прислали тряских парламентеров и, пока длились переговоры, убрались с занимаемого общежития при рекомендованном равнодушии оцеплявших. Сейчас он держал на руках картонную коробку с распахнутым верхом; заглянув, Никита увидел внутри мотки прозрачного скотча. Обольстительный выбор, сказал он, можно предположить, что у спонсоров закрылся убыточный офис. Тимур неожиданно вздрогнул, как разбуженный, грохотнув своей ношей; соседний с ним толстяк в накидке сигнальщика прихватил его сзади, и Никита понял, что и эти подвеселены, как до этого Клейст. Вместе все это стоило открытого письма, но его мало трогало их разгильдяйство; карминная девочка покоилась в их ногах вниз лицом, будто бы без чувств, с сильно бьющейся жилкой на щиколотке.

      Приступ общего столбняка ослабел, и какой-то спасатель поприветствовал их вполне одушевленно; кажется, здесь они напали на тех, для кого Глостер еще воплощал дидактический натиск и грубую правоту первостроительства, время которого отпылало так быстро, что все те, кого не подгоняли в кружках, не успели отвыкнуть. Отмерев, причастные разделились, с новой ловкостью подвели под велосипедистку