Обо всём. Джулия Тот

водружен, он гордо слушал,

      сколь совершенны формы и цвета его,

      хотел поправить говорящего – таким не Богом создан, —

      но, – передумал тайны раскрывать былого своего…

      Он снова величаво – с полки —

      смотрел на мир внизу, когда вдруг снова загрустил:

      ведь не узнают никогда те серые и глупые

      на пляже камни – кем снова стал и где живет он,

      гордиться же – без этого – на древний мяч похожий камень, —

      как не пытался, но – причин не находил…

      Грустил на полке книжной старый камень,

      что некогда зубастой неприступной был скалой:

      мечтал на пляж вернуться к столь же серым и безликим,

      им рассказать, что столь он совершенен,

      что даже человек его забрал в свой дом…

      Паромное

      И снова паром шуршит

      волной, —

      унося на Крит

      меня и будни мои,

      что в чемодан легли

      поблекшими в стирках цветами —

      обычными прошлыми днями…

      А ночь вокруг – не волшебна,

      и – звездами столь бедна,

      паром качаем бофорами, —

      вот уже совсем не до сна

      прошлым дням,

      в чемоданы уложенным

      и тем, кто их пережил:

      бессонница ночь разглядывает

      сквозь аромат кофейный,

      да сигаретный дым…

      И все так же паром шуршит

      волной,

      и в шесть тридцать Крит,

      безмолвием улыбнется

      всем, прибывшим к нему —

      до солнца,

      до дня, до шума улиц,

      когда птицы еще не проснулись…

      Вальс

      И останутся лишь наброски

      нами не прожитых жизней,

      теней, что безсудьбенны были

      и – судеб, что – не любили..

      И кто-то потом – сплетнями,

      да придуманным – о нас —

      расскажет жизни нЕбыли,

      нечто чужое создаст:

      о том, что счастливы были,

      и вдоволь нам было всего,

      или – что зря мы пробыли

      жизнь на Земле… все равно:

      останутся жизни наброски,

      эскизы придуманных дней,

      и чувств пережитых осколки,

      да – память чужих, теней…

      Модильяни

      Он, несомненно, – был поэтом,

      но напевал о жизни не словами – на холстах:

      размытыми тенями – прошлого сюжеты,

      и разноцветием сияющим – о будущем мечтал…

      Карманами он беден был – как суждено поэтам,

      судьбой – богат, и тысячей друзей

      был наречен «последним представителем Богемы»,

      не придавая этому гроша, которым не владел…

      От непризнания топил он изваяния

      в реке ночной – не в силах пережить

      насмешек шепот, звон непонимания,

      Создателя о жизни долгой не просил…

      Оставив миру разноцветные поэмы,

      его покинул тихо – словно и не жил, —