В ожидании ковчега. Амаяк Тер-Абрамянц

только голова пса замерла, стервятники на уступах озабоченно зашевелились, в нетерпеньи раскрывая и складывая крылья, зашуршали, захлопали, вытягивая змеиные шеи, будто требуя, чтобы человек, совершивший для них работу, немедленно удалился.

      Гурген поднял глаза на груду костей. В один миг весь мир ему представился бессмысленным бесконечным кругом пожираний и выделений.

      – Так вот во что ты, Господи, превратил мой народ!

      За то, что мы молились тысячи лет на тебя, за то что сеяли, любили и терпели?

      За что ты отнял мою дочь Нунэ? Чем же она успела пред тобою провиниться? Чем успела нагрешить? И после этого святые, мудрейшие отцы говорят, будто ты добр?!!.. Ведь сказано – ни один волос не упадет без твоего желания!.. Тогда за что ж ты убил мою Нунэ?

      Нет, Господи, нет! Не жди теперь от меня молитв.

      Теперь нам не по пути!

      Он отвернулся и медленно зашагал прочь, слыша за собой хлопанье крыльев стервятников. Он поднимался по склону, по тропе, приник к роднику на несколько минут, презирая свое тело —даже в такой миг сохраняющее естественные потребности. Отпив, он выпрямился и огляделся – мир стал другим, несмотря на знакомые контуры гор. И вдруг ощутил, что навсегда потерял способность простой бессознательной радости богатству его красок и форм. Весь мир будто стал черно-белым… Нет, не совсем черно-белым, один цвет из его богатой палитры все же ему остался будто в насмешку – красный во всех его оттенках – от алого до багрового – цвет крови, цвет убийства!

      С этих минут он изгнал Бога из своей души, но не ведал он, что если в душе нет Бога – его место занимает дьявол – свято место пусто не бывает!

      Он и не заметил, что солнце коснулось кромки гор, когда он поднялся на обрыв, в саду уже густели синие сумерки. Он подумал о том, что Ваче, следуя его приказу, наверное, уже уезжает, но подумал равнодушно, безразлично, он не хотел догонять его.

      Но когда вошел в деревню, вдруг услышал, что кто-то поет. Голос был мужской и сильный:

      Оровел, Оровел…

      Вот рассвет зарозовел.

      К борозде борозду

      В чистом поле проведу.

      Дай Бог, чтоб я все успел…

      Оровел, оровел!

      По центральной улице ехал на лошади Ваче, ведя за собою лошадь Гургена, и распевал во всю глотку.

      Гурген вышел навстречу.

      – Я же тебе велел уезжать!

      – Уезжать? Я подумал, что мне без тебя, Гурген, будет скучновато…

      – Эх, дурак, дурак, а если б турки?

      – Смотрю – тихо в деревне… Да и что мне бояться? Мы, карабахцы, бояться не привыкли – не то, что вы, феллахи…

      – Да, только ума у вас немного.

      – Эх, Гурген, а что толку в вашем уме? Всю жизнь вы под турками ходили, а над нами, карабахцами, не было, и нет никого, выше нас – только небо! Знаешь, мой дед говорил: тот умнее, у кого пуля быстрее!

      – А не пожалеешь, смельчак, что со мною остался?..

      Яма (зов мёртвых)

      Вино