Верный муж. Мария Метлицкая

будьте добреньки! Мне, знаете ли, что черный хлеб, что белый… Без разницы! С моей-то конституцией!

      Обращается только к Грише, Нади за столом вроде как и нет.

      И все балаболит, балаболит без остановки – и про погоду, и про персонал, и про танцы ежевечерние. А Гриша только лоб морщит. И еще губы кривит. Видно, что осточертела ему эта мадам – дальше некуда. Даже за соседний стол хотел пересесть. Надежда остановила – сказала, неприлично. Слишком явно как-то.

      Так и мучился весь срок, гримасы корчил. Торопился поскорее поесть и из столовой убежать.

      Потом до этой Виолетты дошло – обиделась даже.

      – Нелюбезный вы какой-то, Григорий Петрович! Не умеете с дамами обращаться! И как жена ваша вас такого терпит!

      Гриша руками развел:

      – Ну уж какой есть! Простите великодушно!

      А Наденька даже рот открыла, чтобы эту хамку осадить, да не успела – муж ее за руку взял и быстренько из столовой увел.

      Впрочем, кукла эта пустая, Виолетта, не показатель. Была еще у Наденьки в молодости подруга, Тая Стукалина. Вот уж где имелись красота природная и ум – два в одном. Таечка эта была похожа на молодую Марину Влади – белые волосы по плечам, высокие скулы.

      Молчаливая, тихая, а видно, что в глазах огонь. О такую опалиться раз плюнуть – так хороша и непонятна как-то. Что у нее на сердце, какие страсти?

      Таечка поэзией увлекалась – Ахматовой, Блоком. Стихи читала тихо, вполголоса, а пробирало до основания, до слез. Да и сама писала стихи – очень неплохие, кстати, стихи.

      Гриша тоже слушал. А потом встал и сказал:

      – Спасибо. Хорошо читаете. А сейчас – извините, дела. – И ушел к себе в комнату.

      Однажды даже Ленка-беленькая на очередных поминках многочисленной Гришиной родни Наде шепнула:

      – А у Гришки твоего, часом, все ли в порядке по мужской части? Или вывеска одна?

      – Это, видно, у тебя не все в порядке, – грубо ответила негрубая Надя. – Ты ведь без мужа, кажется, лет пять уже? Или больше? – ехидно уточнила она.

      Ленка дернулась и побледнела.

      – Оперилась пташка, дерзкая стала, – прошипела она и больше к Наде не подходила.

      Впрочем, были пару раз у Нади сомнения, были. Именно сомнения – не подозрения. Уже хорошо.

      Уезжал иногда муж Гриша. Уезжал внезапно и резко. Она уже ужин подогревала и на часы посматривала, а он ей из автомата звонил с вокзала – слышно голос диктора, что время прибытий и отправлений объявляет. Муж коротко так бросал:

      – Мне надо уехать, Надежда. По срочным делам. Дня на три или на два – как выйдет. Срочная командировка.

      Слышно плохо, она в трубку кричит:

      – Что-то случилось, Гришенька? К чему такая срочность?

      – Все нормально, – весь ответ. И короткий зуммер в трубке.

      Чего греха таить – искала по карманам билеты, искала. Хоть какие-нибудь доказательства. Ничего. Ни билетов, ни каких-то записок. Куда, зачем? И к кому – вот главный вопрос.

      Возвращался Григорий, правда, на следующий день – почти всегда. Злой, раздраженный. И еще – задумчивый. Зашла однажды в его