Сезоны Персефоны: по следам Колеса. Анна Закревская

Князя там, на полу, в глубокой отключке возле парада початых бутылок. По сей день Эрик не мог вспомнить, что привело его в чувство: ругательства Артемиса, по крепости равные спиртному, или его ладони, сначала хлеставшие княжеское величество по щекам, а потом сомкнутые в судорожных объятиях.

      – Скажи мне истину, Эрик, – впервые за долгие годы Артемис позволил себе обращение по имени. – Кто я тебе? Зачем? Нешто проверяешь мою верность? А может, ты и со мной всё это время… нянчился… был… как с нею, из долга и… жалости?

      Натянутой струной звенит невысказанное «любил» – неловко заденешь, и ранит обоих.

      – Есть немного, – горько улыбаясь, отвечает Эрик Артемису.

      «Есть немного», – слышит Персефона, созерцая горькую улыбку Эрика.

      Таков единственно возможный ответ, что и не грешит против истины, и выводит затянувшуюся партию к положенной развязке.

      «Взять равного себе в ученики, чтобы затем проиграть ему в битве» – таким был завет древнего Владыки, которого Эрик одолел в поединке на ирландском корабле, вынужденно заняв его место. Завет оказался коварным, словно кольцо с ядовитым шипом: за сотню лет в учениках у Эрика побывало немало людей и нелюдей, но из них не получалось либо равных, либо врагов. И вот, наконец, этот югославский найдёныш. Тонкий клинок – замаранный, погнутый, но не сломленный. Серебро и сталь, закалённая и отточенная в череде совместных Диких охот до убийственно слепящей остроты. Не для того трудился Эрик над этим клинком, чтоб оставить в ножнах.

      – Айда ж закроем этот счёт, – голос Артемиса подобен ветру, с которого начинается буря. – Потешил ручной волчонок твоё самолюбие, и довольно. Ты мне ничего выше не должен. Ни знаний, ни защиты… ни милости, ни…

      Артемис сбивается на родную речь в минуты любви или гнева – сейчас, разумеется, верно второе. Эрик почти трезв для поединка, но при взгляде в тёмные Артемисовы глаза у него кружится голова. Всё потому, что охотник смотрит на Князя, но видит на его месте призрак собственного отца. Того, кто гордо нёс бремя родителя-одиночки, заботясь о сыне потому, что положено. Того, кто впихивал в маленького Анте всё, сочтённое ценным в себе самом, ожидая от него, словно от вклада в банке, быстрой отдачи с высоким процентом – и неизбежно разочаровываясь в своих ожиданиях…

      Доля секунды нужна владыке Самайна, чтобы прочесть эмоцию воспоминания своего возлюбленного ученика. Доля секунды, чтобы сложить обидные слова в незримый кинжал и метнуть в цель, слегка промахнувшись – палинка тому виной! – мимо сердца:

      – Быть может, теперь ты должен мне.

      Доля секунды, чтобы дождаться ответного удара, задохнуться от вожделенной боли и вновь сорваться в атаку – отчаянно желая проиграть, но не имея права поддаться…

      Эрик ещё немного помолчал, прислонившись к готической ограде и закрыв глаза.

      – Славно мы с Артемисом подрались в ту ночь, – изрёк он, наконец.