Кто там шагает правой?. Владимир Маяковский

человечье слово —

      не правда ли, дешево?

      Пойди,

      попробуй, —

      как же,

      найдешь его!

[1916]

      Йота (греч. Iota) – буква греческого алфавита, которая в некоторых случаях не писалась, а изображалась в виде маленькой чёрточки над другими буквами. Выражение употребляется в переносном смысле, для обозначения самого досконального изучения предмета.

      Морган Джон Пирпонт (1837–1913) – американский предприниматель, миллиардер.

      в Петрограде на Надеждинской – Надеждинская ул. (ныне – ул. Маяковского), д. 52, кв. 9 – адрес Маяковского с осени 1916 до отъезда в Москву в начале декабря 1917 года.

      II

      Любовь – это сердце всего

      Послушайте!

      Послушайте!

      Ведь, если звезды зажигают —

      значит – это кому нибудь нужно?

      Значит – кто то хочет, чтобы они

                                                                            были?

      Значит – кто то называет эти

                                        плево́чки жемчужиной?

      И, надрываясь

      в метелях полу́денной пыли,

      врывается к богу,

      боится, что опоздал,

      плачет,

      целует ему жилистую руку,

      просит —

      чтоб обязательно была звезда! —

      клянется —

      не перенесет эту беззвездную му́ку!

      А после

      ходит тревожный,

      но спокойный наружно.

      Говорит кому то:

      «Ведь теперь тебе ничего?

      Не страшно?

      Да?!»

      Послушайте!

      Ведь, если звезды

      зажигают —

      значит – это кому нибудь нужно?

      Значит – это необходимо,

      чтобы каждый вечер

      над крышами

      загоралась хоть одна звезда?!

1914

      По воспоминаниям Софьи Шамардиной, в которую тогда был влюблен Маяковский, эти стихи он начал сочинять, когда он однажды ее провожал: «Ехали на извозчике. Небо было хмурое. Только изредка вдруг блеснет звезда. И вот тут же, в извозчичьей пролетке, стало слагаться стихотворение…»

      Скрипка и немножко нервно

      Скрипка издергалась, упрашивая,

      и вдруг разревелась

      так по детски,

      что барабан не выдержал:

      «Хорошо, хорошо, хорошо!»

      А сам устал,

      не дослушал скрипкиной речи.

      шмыгнул на горящий Кузнецкий

      и ушел.

      Оркестр чужо смотрел, как

      выплакивалась скрипка

      без слов,

      без такта,

      и только где то

      глупая тарелка

      вылязгивала:

      «Что это?»

      «Как это?»

      А когда геликон —

      меднорожий,

      потный,

      крикнул:

      «Дура,

      плакса,

      вытри!» —

      я встал,

      шатаясь полез через ноты,

      сгибающиеся под ужасом пюпитры,

      зачем то крикнул:

      «Боже!»,

      Бросился на деревянную шею:

      «Знаете что, скрипка?

      Мы ужасно похожи:

      я вот тоже

      ору