Возвращено на доработку. Сергей Овчинников

и заискивающего – наблюдаю откуда-то сверху и сбоку. А может я даже очень далеко от них, потому что Валерины слова долетают, будто из наушников или телефонной трубки, неестественно искаженные многочисленными мембранами.

      – Почему в ячейки? – Я услышал собственный голос, перебивший Валерин сбивчивый рассказ.

      – Макс, ну ты что? – Он кивнул в сторону Седого.

      Мысли путались. Я пытался прикинуть, сколько там могло быть максимально. «Если сотенными гринами, то в одну ячейку лямов пять натолкать можно. Всего больше сотни выходит. Боже!» Я наткнулся взглядом на Седого и понял, что подсчеты мои бесполезны.

      Но больше всего меня занимало и бесило другое. «Валерка, сучмень, ты ж меня тупо подставил, благодетель, твою мать! Даже Гаврилычу, не сказал! Понятно, объяснили, чтобы жалом не шевелил. Но мне-то ты мог, сука..!»

      – И что с ними? – Я тупо уставился на Валеру.

      – Забрали вчера по подложной доверке. – Взгляд его блуждал, и я никак не мог заглянуть ему в глаза.

      – Прекрасно! А Гаврилыч?

      – Неделю как в больнице – сердце.

      «Предусмотрительно, безопасность!»

      – И сколько? – Я опять уставился на Валеру.

      Он молча начертил круглую цифру в ежедневнике.

      – Что, прямо ровно что ли?

      На Валеру было жалко смотреть. Куда девался его лоск и снобизм. Седой смерил меня взглядом:

      – Я округлил! Или ты думаешь, наш сегодняшний базар за бесплатно? – Сказано было с такой долей презрения – ровно какая мне была положена – ни больше и ни меньше.

      Но я поторопился с выводами. Седой вдруг толкнул Валеру в плечо:

      – Твой компаньон совсем дебил, что ли? У вас тут что? – Он постучал каблуком по полу. – Под ковром. А?

      – Мрамор. – Промямлил Валера, вздрогнув.

      – Мрамор? – Передразнил Гена и повернулся ко мне.

      Неожиданно он схватил меня за ворот рубашки – в горсть вместе с галстуком и рванул вниз! Моё лицо впечаталось в столешницу рядом с пепельницей, в которой дымилась сигарета Седого.

      – Ты думаешь, этот мрамор помешает вас тут прямо закопать? – Я увидел очень близко глаза Седого, в нос ударил запах коньяка, хоть и уже бывшего в употреблении, но отчетливо дорогого. «По ходу наш Курвуазье для особых случаев распечатали».

      Я попытался сохранить равновесие на выезжающем из-под меня кресле – схватился за стол и кресло Седого, но он ударом вышиб из-под меня моё, и я рухнул на наш умопомрачительный ковер. Меня уже никто не держал.

      Я встал, поднял кресло, сел. Заглянувшие на шум охранники Седого снова вышли.

      ***

      Когда мы остались с Валерой одни, я даже ничего не стал говорить. Просто сидел и, молча, смотрел на него. Больше всего мне хотелось отвернуться, но я смотрел.

      – Макс, тебя же не было, ты на море улетел – ну не мог я по телефону! – Он хрипел надрывным шёпотом, будто я этого сам не знал, а кто-то ещё мог услышать, а слышать этого не стоило. Впрочем, нас и в самом деле уже могли слушать.

      Я молчал. Встал, походил, увидел у дивана бутылку – налил себе