У войны не женское лицо. Светлана Алексиевич

храбрости и – рискнуть. Сейчас вспомнить, так смешно: фронт позади, чего только не повидала: и трупов, и разного, а тут овраг перейти страшно. Я до сих пор помню запах трупов, смешанный с запахом махорки… Но так девчонкой и осталась. В вагоне, когда ехали… Возвращались уже из Германии домой… Мышь у кого-то из рюкзака выскочила, так все наши девчонки как повскакивают, те, что на верхних полках, кубарем оттуда, пищат. А был с нами капитан, он удивлялся: “У каждой орден, а мышей боитесь”.

      На мое счастье, показалась грузовая машина. Я думаю: проголосую.

      Машина остановилась.

      – Мне до Дьяковского, – кричу.

      – И мне до Дьяковского, – открывает дверцу молодой парень.

      Я – в кабину, он – мой чемодан в кузов, и поехали. Видит, что на мне форма, награды. Спрашивает:

      – Сколько немцев убила?

      Я ему отвечаю:

      – Семьдесят пять.

      Он немного со смешком:

      – Врешь, может, и в глаза ни одного не видела?

      А я тут его признала:

      – Колька Чижов? Ты ли это? Помнишь, я тебе красный галстук повязывала?

      Одно время до войны я работала в своей школе пионервожатой.

      – Маруська, ты?

      – Я…

      – Правда? – затормозил машину.

      – До дому-то довези, что же ты посреди дороги тормозишь? – У меня на глазах слезы. И вижу, что у него тоже. Такая встреча!

      К дому подъехали, он бежит с чемоданом к моей матери, танцует по двору с этим чемоданом:

      – Скорее, я вам дочку привез!

      Не забыть… Ну-у-у… Ну, как такое забыть?

      Вернулась, и все надо было начинать сначала. В туфлях училась ходить, на фронте же три года в сапогах. Привыкли к ремням, всегда подтянутые, казалось, что теперь одежда на нас мешком висит, неловко как-то себя чувствуешь. С ужасом смотрела на юбку… На платье… Мы же все время на фронте в брюках, вечером их постираешь, под себя положишь, ляжешь, считай, выутюженные. Правда, не совсем сухие, и на морозе коркой покрывались. Как в юбке научиться ходить? Ноги как будто спутанные. Идешь в гражданском платье, в туфлях, встретишь офицера, невольно рука тянется, чтобы честь отдать. Привыкли: паек, на всем государственном, и приходишь в хлебный магазин, берешь хлеб, сколько тебе нужно, и забываешь расплатиться. Продавщица, она уже тебя знает, понимает, в чем дело, и стесняется напомнить, а ты не заплатила, взяла и пошла. Потом тебе уже совестно, на другой день извиняешься, берешь что-то другое и расплачиваешься за все сразу. Надо было наново учиться всему обычному. Вспомнить обычную жизнь. Нормальную! С кем поделиться? Прибежишь к соседке… К маме…

      Я что еще думаю… Вот послушайте. Сколько была война? Четыре года. Очень долго… Ни птиц, ни цветов не помню. Они, конечно, были, но я их не помню. Да-да… Странно, правда? Разве могут быть цветными фильмы о войне? Там все черное. Только у крови другой цвет, одна кровь красная…

      Мы совсем