Потомокъ. На стороне мертвецов. Кирилл Кащеев

огородики и проглядывающие меж деревьями домишки-мазанки, а за ними, рубя небо на грязно-голубые ломти, торчали черные трубы. И дымили, дымили, дымили…

      Отец насмешливо оглянулся через плечо на нагнавшего его Митю:

      – Твои вещи и правда… выглядят чудовищно. Не можешь же ты ходить в лохмотьях. Придется заказать новые.

      – В Петербурге! – немедленно выпалил Митя. – У «Генри» и «Лидваль» остались мои мерки, я напишу…

      – Как тебе угодно, – сухо бросил отец. – Я выделю сумму, а уж ты сам решай: заказывать на нее один жилет в Петербурге или десяток сюртуков здесь. – И, поддав пару, погнал автоматон вперед.

      Митя потерянно глядел ему вслед. Каким же совершеннейшим клошаром он выглядит, ежели даже отец преисполнился сочувствия? Но деньги… это просто отлично! Есть же еще туго набитый бумажник, подаренный бабушкой Белозерской, там хватит на пару-тройку сорочек от Калина или Андре. Сколько даст отец, неизвестно, навряд много, хватило бы на жилеты… А сюртуки что же? Хотя бы один… И как же он с одним-то сюртуком – не снимая ходить будет? Митя принялся мысленно перебирать петербургских портных: Изамбар, Мандль, Страубе… И понимание, что восстановить погибший от рук мерзавца Алешки гардероб не удастся, наполняло его душу горькой желчью. Да у него сюртуков разных семь штук было, сорочек стопка, жилетов… А мелочи всяческие: галстуки, платки, воротнички… Это что же? Ему и правда придется заказывать одежду… здесь? Но это же невозможно!

      – Я паротелегу продам! – опять нагоняя отца, выпалил Митя. – Хотя бы одну!

      Отец с трудом оторвал взгляд от труб на горизонте и поглядел на Митю непонимающе, словно только проснулся.

      – Паротелеги, – пояснил Митя. – Они же тоже моя добыча, от Бабайко! Вот их я и продам! Не могу же я и впрямь заказывать одежду… здесь! – Он с видимым отвращением окинул взглядом глинобитные домики среди огородов и поднял глаза на трубы.

      Не может хотя бы потому, что это немедля заметит Алешка Лаппо-Данилевский.

      Отец еще пару мгновений глядел на него непонимающе, а потом лицо его стало мрачнеть.

      – Сын… Я стоял тут и думал: вот город, который решит мою судьбу. – Он махнул перчаткой в сторону домишек и труб. – От успеха или неудачи первого губернского департамента полиции зависит… всё! – На миг выражение отчаянной решимости на его лице сменилось беспомощной растерянностью. – Или грудь в крестах, или голова в кустах… А тут подъезжаешь ты… – Всякая растерянность исчезла, отец зло покатал желваки на скулах. – …И объявляешь, что собираешься прогулять свое достояние ради… жалких тряпок!

      Митя смутился. Отец, он… всегда казался непоколебимым. Решительным. Неуязвимым. Мите никогда не приходило в голову, что он тоже может… бояться. А ведь если вспомнить разговор с дядей в Яхт-клубе, от успеха отца многое зависит. Карьера отца. Карьера дяди. Чуть ли не смена политического курса всего императорского двора! Хотя, как такая высокая политика может решаться в провинции среди грязных труб, Митя не понимал.

      – О