Билет на небесный поезд. Александр Милютин

ень грустно и одиноко. Мне не хватает тех, с кем я был раньше. Но с ними не связаться. Нет способа напомнить о человеке, который оторван от мира и предан забвению. Разве что…

      Внутренний дворик. Жара. Летающие пушинки. Письма.

      Потихоньку, с оглядкой, я набираю их целую коробку, а потом ускользаю от своих надзирателей – на такое моих способностей ещё хватает. С этим, мало кому понятным богатством, я пробираюсь на крышу самого высокого здания внутри периметра. Небо улыбается мне россыпью облаков, и я улыбаюсь ему в ответ. Вокруг – недосягаемый для меня простор.

      Я устраиваюсь поудобнее, сдвигаю крышку. Они смотрят на меня. Они ждут. Я предвкушаю, как достану сейчас пушинку-письмецо, нашепчу ей свой нехитрый малюсенький привет и отправлю адресату сквозь пространство и время. Это несложно, ведь я, в отличие от остальных, знаю, что мир не ограничен жёсткими рамками измерений.

      Но я медлю. Медлю потому, что первое письмо… оно – родителям. Мы не виделись давно, и я не знаю, что с ними. Слова для этой весточки, пусть и самые простые, подбираются с большим трудом: я был плохим сыном и наши отношения не складывались – но я вверяю пушистому гонцу всю теплоту и жажду прощения, что могу в себе найти. Отпуская письмецо, я прошу судьбу о том, чтобы конечной точкой его путешествия не стал могильный холмик за невзрачной оградой. Впрочем, над некоторыми вещами я не властен.

      Дальше – проще!

      У моих писем нет никаких подписей. Я хочу, чтобы те, о ком я помню и кому посылаю с невесомыми гонцами свои приветы, сами догадались, кто их отправил. И, если такое случится, далёкие губы нашепчут притаившимся в ладонях пушинкам ответные весточки. И снова они будут пущены по ветру и полетят по невообразимым, невычислимым траекториям в обратный путь. А я буду ждать их возвращения.

      У меня нет похожих друг на друга писем. Все они разные. Вот эту, чуть примятую пушинку я посылаю мальчишке, с которым мы, сидя на ветке дерева, рассуждали о будущем. Он оказался прав в своих прогнозах. Вот эта, с волнистым краешком, отправляется на поиски соседской девчонки, которую в октябре, ничего не понимающую, я катал на багажнике своего велосипеда по аллее с цветущими каштанами. Огромное пушистое письмецо улетает к учительнице, которая, одна из немногих, была добра к необычному ученику, рассказывающему иногда странные вещи. Продолговатая и взъерошенная – единственному другу, который однажды просто побоялся сделать следующий шаг. А вот эту с почерневшей сердцевиной, так и быть, шлю недругу, который этот шаг сделал, за что мы оба поплатились. Где, в каком из миров, разыщет его письмо? Рыжую и пушистую я прошу отправиться к златокудрой девушке-выпускнице, которая научилась издалека различать меня по походке. Пусть письмо отыщет её в том светлом, замечательном времени, ибо теперь, узнав меня, она стала несчастна и я бессилен что-либо изменить. В прошлое я посылаю ещё одно письмо, чем-то похожее на ёжика – над этим человеком без имени навсегда сомкнулся капкан дорог. А вот эту, в виде сердечка, я посылаю Ей. Очень хочется, чтобы это письмецо сумело преодолеть все расстояния и опустилось в родные ладошки. Хочется, чтобы она догадалась, от кого ей весточка. И ещё хочется верить в её желание сказать мне «Привет!».

      Коробка опустела. Письма разлетелись по свету. Теперь мой удел – ждать.

      Когда-нибудь в лучах восходящего солнца, заглядывающего сквозь зарешёченное окно, появится летящая точка и, несмотря на то что я буду рад каждому ответившему, моя душа замрёт в надежде, что плывущая ко мне пушинка, приблизившись, превратится в ту самую, похожую на сердце.

* * *

      Детские ладошки держат мохнатую пушинку.

      – Мама, мама, смотли, мне письмо плилетело.

      – Ух ты какая! Сердечком. А ты её тоже кому-нибудь отправишь?

      – Да. Я её папе пошлю.

      Вздох. Пауза. Упавшая на лицо золотистая прядь.

      – Ну, котёнок, папа очень далеко. До него она не доберётся.

      – Нет, добелётся! Я знаю! Ты только ещё повтоли, что это за место, где сейчас папа?

      Глаза, печальные, обречённые. «Зачем сказала?!» Но губы сами шепчут ответ:

      – Оно называется пси-хи-а-три-чес-ка-я больница, дочка.

      2005

      Суметь успеть

      Фантастическая история без фантастики

      От автора

      Данный текст задумывался человеком, для которого жизнь после тридцати – та ещё загадка.

      Данный текст писался человеком, чей жизненный опыт был невелик и тем не менее он рискнул играть теми картами, что есть на руках.

      Редактирование данного текста спустя десять лет после написания привело к осознанию факта того, как сильно изменился мир за этот небольшой по сути отрезок времени. Но мир поменялся, а люди – нет. Эта же история, если разобраться, как раз про людей.

      1. Тридцать один

      Оставшиеся десять дней отпуска Игорь Астахов отправился догуливать в сентябре. Аккурат на бабье лето. Это была давняя традиция – быть дома именно в это время, чтобы отдохнуть без летней