Никитский бульвар. Лев Колодный

в 1789–1794 годы, я читал в кабинете русского языка филологического факультета Московского университета. Он мог быть, думал я, в руках Лермонтова и Белинского. Завещанная университету большая библиотека княгини Воронцовой-Дашковой сгорела в 1812 году. На полках в открытом доступе теснились фолианты в кожаных переплетах, шесть томов большого формата. Екатерина Романовна собирала для словаря слова на буквы «Ч», «Ш» и «Щ», трактовала слова и на другие буквы. По русским словарям ХVIII века на первом курсе я писал курсовую работу, сдавал на пятерки экзамены по литературе и языку профессорам, авторам учебников – Кокореву, Бонди, Чемоданову…

      В кабинет русского языка у лестницы Аудиторного корпуса заходил между занятиями похожий бородой на Карла Маркса корифей российской фонетики профессор Сергей Бернштейн. Подобно английскому профессору Хиггинсу, герою пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион», слушая незнакомцев, он мог определить, откуда кто родом. Всю жизнь профессор изучал акустические и артикуляционные особенности произношения русского языка. Его учителями были отцы петербургской лингвистической школы Бодуэн де Куртенэ, Шахматов, Щерба.

      В молодости Бернштейн заведовал существовавшей в Петрограде лабораторией фонетики института живого слова, недолго финансируемого молодой советской властью. До революции по просьбе американского великого изобретателя звукозаписи Эдисона удалось увековечить голос Льва Толстого. Были и другие записи литераторов. Бернштейн первый начал систематически консервировать на валиках фонографа голоса русских поэтов. Сумел сохранить для потомков авторское исполнение стихов Блоком, Андреем Белым, Маяковским, Николаем Гумилевым, Михаилом Кузьминым, Николаем Клюевым.

      В семинаре профессора занимался студент, признанный великим архивистом звука Лев Шилов, недавно умерший. Он запечатлел в исполнении Анны Ахматовой «Реквием», первый записал декламацию Иосифа Бродского. По интонации мог опередить авторство любой поэтической записи.

      Когда я увидел профессора, партия громила безродных космополитов, евреев тож, Бернштейну пришлось сочинить для академического журнала статью «Против идеализма в фонетике». Но с факультета его не изгнали.

      Кафедрой славянской филологии заведовал его однофамилец, знаток болгарского языка профессор Самуил Бернштейн. Я не знал, что он был первым деканом возрожденного филологического факультета, который большевики после революции разогнали за буржуазность. Как ему, явному «космополиту», удалось пережить грозу? Тем более, что Самуил Бернштейн никогда не скрывал неприязни к «марксистскому учению о языке» академика Марра, господствовавшему в СССР. На его счастье все газеты напечатали статью Сталина «Марксизм и вопросы языкознания», прозвучавшую как гром среди ясного неба в разоренной войной стране. Вождь вмешался в дискуссию филологов и подверг беспощадной критике взгляды академика Марра и его учеников. Они намеревались изгнать из университета Самуила Бернштейна,