Разум слов. Владимир Гандельсман

витрины, коньяки леском

      и ликёры, зырк, и сверк, и зырк,

      апельсины в Елисеевском

      покупает Гольдберг, Гольдберг —

      будет жизни цирк

      вскачь и впрок.

      К животу он прижимает куль

      и летит, дугою выгнув нос,

      а двуколка скул,

      а на повороте вынос,

      Гольдберг, коверкот, каракуль,

      коверкот, каракуль, драп.

      Сколько кувырков и сколько

      жизни тем, кому легка.

      Пусть в прихожей Гольдберг – колкий

      тает снег – споткнётся-ка:

      катятся цитрусовые из кулька,

      Гольдберг смеётся, смерть далека.

      2. Отпуск

      Лимана срезанный лимон.

      Зеленоватый блеск.

      На грязях.

      Евпаторийское (евреи, парит, сонно).

      Всем животом налёг на берег, вес к

      песку и с лёгкою ленцой во фразах.

      (А Фрида, Гольдберг,

      Фрида в тех тенях, —

      за ставнями твоя сестра с кухаркой.

      Час, каплющий с часов настенных,

      как масло, медленный и жаркий.

      Чад, шкварки.)

      Вдруг запоёт из Кальмана – платочек

      в четыре узелка на голове —

      «Частица чёрта в нас»,

      примет проточных

      мир, ящерица – чуть левей

      фотомгновения – зажглась.

      Пульсирующая на виске

      извилистою жилкой мира —

      вот, Гольдберг, вот —

      на камне ящерица, высверк, брень пунктира.

      Встал и спугнул, в полупеске

      полуживот.

      (А Любка, Гольдберг,

      а кухарка Любка —

      смех однозуб,

      плач – кулачок в глазу, о, Тот, Кто в хлюпко —

      её придурковатую роль вверг,

      Тот в нежности Своей не скуп.)

      Разнообразье: что ни особь,

      то – дивная! Он – с полотенцем полдня

      через плечо – идёт домой, он, россыпь

      теней листвы вбирая

      и ватой сахарной рот полня, —

      в аллеях рая.

      3. Шахматная

      Он сгоняет партишку сейчас

      с мной, ребёнком,

      он сгоняет партишку, лучась

      хитрым светом, косясь и лукавясь,

      Смейся, смейся, паяц, – он поёт, в его тонком

      столько голосе каверз.

      Он замыслил мне вилку, и он

      затаится,

      и немедленно выпрыгнет конь

      из-за чьей-то спины со угрозой,

      Шах с потерей ладьи, – восклицает, двоится

      мир и виден сквозь слёзы.

      Гольдберг, что бы тебе в поддавки

      не сыграть бы,

      нет, удавки готовишь, зевки

      не прощаешь, о, Гольдберг коварист,

      Заживёт, заживёт, – запевает, – до свадьбы,

      он и в ариях арист.

      Он артист исключительных сил,

      он свободен,

      а с подтяжками брюки носил,

      а пощёлкивал ими, большие

      заложив свои пальцы за них, многоходен,

      Гольдберг, Санта Лючия!

      4. День рождения

      Но булочки на противне,

      но в чудо-печке,

      но с дырочками