Верный Руслан. Три минуты молчания. Георгий Владимов

Не бойсь, он уж сам знает, что допустил провинность, с первого разу не подчинился. Значит, отвечать надо. А он – службе верный: он те щас покажет, какая у него верность. С чем её едят… Весь запас я у тя использовал, хозяйка!

      Он разломил кусок пополам и сложил его – намазанным внутрь.

      – Кушать, Руслан, кушать. Взять, говорю!

      Мужчина в кожаном, сидевший спиной к хозяину, повернулся, блестя белками скосившихся глаз.

      – Ты, часом, не сбесился?

      – Я те щас поговорю, «сбесился», – сказал хозяин. – Смотри куда смотрел!

      Кожаный, однако, не повернулся обратно. Сидевшая с ним женщина в сером платке, кормившая с ложечки ребёнка, положила ложечку и прикрыла глаза ребёнку ладонью.

      – Толя, не связывайся, – попросила она. – Ты ж знаешь, как с ними связываться. Мы на это смотреть не будем.

      Но сама всё-таки смотрела, морщась и кусая губы. И весь буфет смотрел и роптал:

      – Не мучай собаку, конвойный!

      – Живоглот, привыкли там измываться…

      – Бухой же, разве не видно?..

      – Хоть бы отнял кто…

      – У него отнимешь! Тебя же ещё и порвёт…

      Кусок в неверной руке хозяина качался перед Русланом.

      – Ведь возьмёшь же! Сам знаешь – возьмёшь!

      Что знал Руслан об этом запахе? То, что и полагается знать караульному псу, которого с этих-то угощений и начинают учить уму-разуму. Однажды утром его – ещё не пса, а подпёска – выводят перед кормёжкой в прогулочный дворик, и куда-то на минутку отлучается хозяин, сказав: «Гулять, гулять», – и тут-то как раз происходит удивительная встреча. Как из-под земли является Неизвестный, в телогрейке и сером балахоне поверх. В длинном рукаве у него что-то спрятано, он показывает – что, протягивает к самому твоему носу. Пахнет так дивно, что пасть переполняется слюною. Ах, всё не так просто! От его одежды разит причудливой вонью барака, про который уже известно собаке, что там – «фуки!», там – «злые живут!», и уже высказано ею по этому поводу категорическое «Ррр!». Но – солнышко греет ей голову, утренняя истома в её душе и сладостная уверенность, что всё в её жизни преотлично складывается. И так беден наш изобильный мир, что всё живое ценит еду, борется за неё – ещё в слепоте, у сосцов матери. Ценит, наверное, и человек, если не швыряет наземь, а на ладони протягивает с улыбкой – как дар, цены не имеющий. И, одарив его в ответ улыбкою глаз, взмахом хвоста, собака берёт кусок в зубы. В зубах он ещё приятнее пахнет, душистая пряность щекочет нёбо, чудесно пощипывает язык, не разжевать – нет возможности, и она жуёт, ещё качая хвостом, ещё не заслезившимися глазами благодарит Неизвестного, который так скромно удаляется. В следующий миг ей кажется, что в пасти у неё – пожар, ей туда натолкали горящей пакли, от которой не освободиться теперь никак, не выхаркнуть в мучительном кашле, всё обожжено пламенем, и дым съел глаза. Она слышит смех убегающего и свирепеет от обиды; злоба пересиливает муки, бросает в погоню, а тот и не спешит удрать, он протягивает свой длинный толстый рукав, в котором вязнут клыки… Ничего не подозревающий хозяин приходит