меня ожидала неизвестность, ничего не предвещавшая. Как сейчас вспоминаю это одноэтажное дощатое здание с большими скамейками посередине, вспоминаю моих товарищей в темных одеждах, из которых торчали клочья ваты, и среди них некоего Абезгауза, весьма культурного журналиста, на котором при его высоком росте очень смешно сидели ватные штаны до колен. Он тогда обрадовался этому взрыву пламени в оркестре и обратил мое внимание на него. Мне как-то запомнился этот эпизод и так ясно всплыл, когда я слушал концерт. Увы, время Прометея ушло и прежде всего потому что это было время, хотя и жестокое. Эсхил еще мог дать Прометею язык, с которого срывались фразы вроде такой: «Но врагу от врага не позорно пасть в открытой борьбе». Как счастливо общество, где враг имеет возможность выступать с открытым лицом и душой, где он имеет право на свою честь. Когда думаешь о Европе за полосу 1939–1945 годов – время господства клики гитлеровской, то об этом времени можно сказать, что время это было не героическое и даже не трагическое, а подлое, по преимуществу, время. Широкой чашей прямого подкупа Гитлер черпал со дна общества самое мерзкое, что в нем существовало, и мерзости этой отданы были в заведывание честь и мораль, для того чтобы мерзость могла показать, какое употребление она способна сделать из морали и чести. И она показала это! Вот почему уходили из жизни люди, подобные Цвейгу. Подлое время! Но с Гитлером покончено, а когда будет покончено с гитлеровщиной во всех странах, тогда придет мир, такой желанный. Я говорю не столько о мире политическом, сколько о мире душевном, когда обстановка не будет уничтожать человека, не будет толкать на преступления людей, у которых за душой было много хорошего и которые могли бы и другим людям сказать слово теплое и памятное.
Может быть, тебе наскучила эта моя исповедь?
Мне всегда очень тревожно, когда я не имею известий о тебе.
Целую, всем сердцем твой Саня.
Взял в библиотеке Лескова. Прочитай. При случае перешли. Напиши, как тебе понравилось.
Если будет возможность, в феврале приеду к тебе хотя бы на несколько дней.
№ 269. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной
18.I.47 г.
Наталинька, девочка моя родная, получил сейчас твое письмо. Это уже второе. Первое, с перепутанным адресом, все же дошло [, так же как и открытка, посланная тобою Лиле].
Что с тобой, моя доченька? Зачем в твоем письме такая тяжелая, такая мертвая грусть. Где твоя вера в нашу лучшую участь?
Если ты сейчас чувствуешь, что все пережитое столпилось и подобралось к твоей воле, что чувство одиночества вдруг окружило тебя, то ведь я с тобой и буду твоей опорой, всем, чем могу, всем, что ни есть во мне.
Как ни опустошающе, как ни мучительно прошлое, как ни сложно настоящее, возьмемся крепче за руки, поклянемся друг другу в неизбывной нашей дружбе, и рассеется сразу мрак, что вокруг нахлынул неведомой волной и застелил будущее. Чем лучше мы будем друг с другом, чем ближе, тем больше мы соберем силы, чтобы противопоставить их любым испытаниям жизни, если только они выступят против нас.
Зачем
