Самый лучший день. Альманах

бы обнять мою крошку.

      – Волкова, проходите, – услышала наконец заветные слова.

      Я следовала за медсестрой по коридору, и казалось, этот путь был бесконечным: мы прошли первую палату, вторую, третью – и вот, наконец, в тупике она повернула в открытую дверь налево:

      – Вот ваша палата. Женя, пришла твоя мама, – буднично произнесла медсестра, как будто это от меня зависел мой приход.

      Яркий свет люминесцентных ламп на мгновение ослепил меня. Палата была огромная, белая и пустая, напротив – стена из широких оконных переплётов, слева вдоль стены – много разного медицинского оборудования. Обернувшись на сто восемьдесят градусов, упёрлась взглядом в высокую кровать. Накрытый простынкой по грудь, с раскрытыми ручками, лежал мой маленький мальчик, занимая одну треть всей площади кровати, на лице – кислородная маска. Под монотонные пикающие звуки на мониторах, расположенных у изголовья кровати, рисовались разноцветные пунктирные дорожки с зигзагообразными линиями. На левом плече катетер в виде подушки, в него одновременно входили 5–6 шприцев. На штативе для вливаний несколько бутылочек. Среди стеклянных пузырьков выделялся прозрачный пакет с бурой жидкостью. На запястье правой руки браслетик, на среднем пальчике датчик – проводочки от них тянулись к приборам. При малейшем движении звуки начинали менять монотонно-спокойный сигнал на тревожно-аварийный, а на экранах сразу же выскакивали зигзагообразные вертикальные линии.

      Как только Женя увидел меня, он левой ручкой спустил с лица маску и потянулся ко мне обеими ручками со словами:

      – МАМОЧКА, Я ТЕБЯ ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ!

      В это мгновение запищали все колонки, линии на мониторах стали дёргаться чаще. Увидев испуг в моих расширенных от ужаса глазах, он успокоил меня, ещё не знающую здесь ничего:

      – Не бойся, это я подвигался. Сейчас станет тихо, – моему мальчику четыре с половиной, но отнюдь не ребёнок произносил слова, а тем более не мой сын – я не узнавала его. Сейчас в роли взрослого был он, а не я. Осторожно, чтобы не задеть никакой проводок, наклонилась к нему и осторожно, невероятной нежностью укрыла сыночка. Чтобы не доставить ему неудобство и ничего не задеть, я невесомо повисла над ним и прикоснулась лишь к его щёчке. Так мы встретились. Это была самая счастливая минута, о которой я вспоминаю всю жизнь.

      Присев на рядом стоящий стул и не выпуская Женину левую ладошку из своих рук, продолжала осматривать сына. Он был очень горячий, еле-еле слышен царапающий и хриплый голос, в полуоткрытых глазках виднелись лопнувшие кровяные сосудики, под кроватью – утка со спускающимся мочевым катетером. Своим редким дыханием я боялась выдать тот ужас, который предстал передо мной: цвет кожи как у покойника, зеленовато-коричневого цвета; приподняв край простынки, чуть не выдала криком испуг – выпирал тугой, сильно вздувшийся, как будто «беременный», животик. Медсестра поймала мой взгляд:

      – Это печень, у нас сильно большие проблемы из-за этого, да и из-за другого