39-й роковой. Валерий Есенков

бюллетене? Этого не может и не должно быть! Тайное голосование? Этого не может и не должно быть! Их аргументы имели под собой основание. Они говорили: в стране десятки тысяч не разоблачённых участников левой и правой оппозиции, в стране десятки тысяч недобитых помещиков и белогвардейцев, в стране десятки тысяч попов, сотни тысяч бывших уголовников и бывших кулаков. Разве не ясно, что всё это антисоветские элементы? С этим он не согласиться не мог. Разве новая Конституция не дала им избирательное право, равное с каждым убеждённым сторонником Советской власти? Он своей рукой вписал это равенство в свою Конституцию. Где гарантия, что все эти антисоветские элементы не попадут в Советы всех уровней, в том числе в Верховный Совет? Он отвечал: доверие народа. Они возражали: гарантией может быть только изгнание всех антисоветских элементов из советского общества. Это было решение большинства. Он не мог не подчиниться ему: его предложения не поддержали даже в Политбюро. Колебались даже преданнейшие из преданных – Ворошилов, Будённый. Что ему оставалось? Ему пришлось уступить. Он отказался от нормы представительства беспартийных. Он отказался от включения в избирательный бюллетень трёх и более кандидатов. Он настаивал только на сохранении тайного голосования. Его авторитет среди них был всё-таки очень высок. Они оставили ему тайну голосования, но какую цену за это пришлось заплатить! Они ни на день, ни на час не задерживались в Москве. Они буквально разбежались по своим околоткам. В своих околотках они создавали «тройки», как создавали их во время Гражданской войны: первый секретарь, прокурор, начальник местного управления НКВД. Они не признавали никакого суда. Они каждый день рассматривали десятки подлинных или наскоро сфабрикованных дел и наскоро выносили решение, поскольку решений у них могло быть только два: высшая мера и лагеря. Всего за полтора года они расстреляли около семисот тысяч бывших уголовников, бывших кулаков и всех прочих «бывших» и более миллиона отправили в лагеря. Заодно они истребляли друг друга. За те же полтора года ими расстреляно около сорока тысяч партийных и советских работников, в первую очередь первых, вторых и третьих секретарей всех партийных организаций, и такая ненависть накопилась у них к своим товарищам по борьбе, что во многих организациях за эти полтора года секретари всех уровней сменились по два и по три раза, так что на съезд были избраны те, кто оказался самым хитрым и самым жестоким.

      Разумеется, он обязан был говорить о репрессиях. В самом факте репрессий он не видел ничего исключительного, если они направлены не против народа, а против его врагов, тем более не видел, чтобы они могли подорвать его авторитет в народе и в партии. Он помнит, как грозный царь Иоанн казнил мятежных бояр, которые, по признанию самих москвичей, были хуже волков. Народ не только не осудил решительного царя,