Транзиция. Иэн Бэнкс

немного отдохнуть от угощений, спиртного, танцев и разговоров, я отправился исследовать дворец. Одни комнаты я осмотрел, в другие меня не пустили, и, наконец, я вернулся в огромный Зал Большого совета, где цветастым вихрем кружились танцующие. Мое внимание привлек фриз с портретами дожей: одного то ли закрасили, то ли прикрыли черной тканью. Традиция, связанная с венецианскими маскарадами? Или с этим конкретным балом?

      – Его звали Марино Фальеро, – произнес незнакомый женский голос по-английски, с легким акцентом.

      Обернувшись, я увидел даму в костюме пиратского капитана. Почти моего роста – благодаря сапогам на высоких каблуках. Камзол она по-гусарски накинула на одно плечо. Остальные детали наряда казались разношерстными, подобранными на скорую руку: мешковатые бриджи с латунными пуговицами, вычурная, в рюшах, блуза, жилет с полураспущенной шнуровкой, больше похожий на корсет, трехцветный кушак, а на бледной тонкой шее – бусы, всевозможные цепочки и что-то вроде медной пластины-полумесяца. На ее черной бархатной маске, будто морось, спиралями расположились жемчужинки. Сочные губы весело улыбались. Из-под синей, лихо заломленной шляпы, увенчанной пучком аляповатых перьев, выбивались черные локоны.

      – Любопытно. Расскажете поподробнее? – попросил я, глядя на темную прореху в череде портретов.

      – Он пробыл дожем около года в середине четырнадцатого века, – сообщила незнакомка; ее голос звучал молодо, уверенно, мелодично. – Его обрекли на вечный позор, заменив портрет черным свитком. Фальеро пытался совершить переворот, чтобы свергнуть республику и провозгласить себя принцем.

      – Он ведь и так был правителем, – удивился я.

      Пиратка пожала плечами.

      – Принцы и короли обладали большей властью. Дожей ведь выбирали. Пожизненно, но с уймой ограничений. Им не позволялось вскрывать официальную почту. Сперва письма читал цензор. Дожам также запрещалось беседовать с иностранными дипломатами без свидетелей. Какое-то влияние у дожей имелось, однако во многом они походили на марионеток.

      Девушка взмахнула рукой. Блеснули серебром кольца, надетые поверх черной кожаной перчатки. Ее сабля – или пустые ножны? – качнулась у бедра.

      – Я думал, портрет спрятали только на время бала.

      Она помотала головой.

      – Нет, навсегда. Фальеро был приговорен к Damnatio Memoriae [31]. Разумеется, ему еще и голову отрубили, а тело изувечили.

      – Разумеется, – мрачно повторил я.

      – Республика всерьез принимала такие угрозы в свой адрес, – уже холоднее пояснила пиратка.

      Интересно, она из местных?

      Улыбнувшись, я изобразил легкий поклон.

      – Похоже, вы прекрасно разбираетесь в предмете, мэм.

      – Едва ли. Просто интересуюсь.

      – Спасибо вам за то, что и меня просветили.

      – Не за что.

      – Не хотите ли потанцевать? – кивнул я в сторону людской кутерьмы.

      Она приподняла подбородок, словно

31

Damnatio Memoriae (лат. «проклятие памяти») – особое посмертное наказание, применявшееся в Древнем Риме, а затем и в других странах к государственным преступникам – узурпаторам власти, участникам заговоров, запятнавшим себя императорам. Любые свидетельства о существовании преступника – статуи, надгробные надписи, упоминания в законах и летописях – подлежали уничтожению, чтобы стереть память об умершем.