Сокрушенная империя. Эшли Джейд

буду продолжать играть его шлюхами, как моими личными марионетками, пока он наконец не поймет, что вокруг него нет ни одной верной девушки, кроме меня.

      – Просто, блин, невероятно. – У него ходят желваки, когда он достает из-за уха косяк и поджигает его. – Поверить не могу.

      – Для танго нужны двое, помнишь? И вместо того, чтобы злиться на меня, ты должен злиться на них за то, что им так нравится моя киска.

      – У меня нет времени на твое дерьмо, – выдыхает он, уходя прочь. – Сама найдешь дорогу домой.

      – Знаешь, у этой ситуации есть простое решение. – Я развожу руки в стороны. – Как насчет тройничка?

      Это полный бред. Я бы скорее перерезала этим сучкам горло и утопила их в собственной крови, чем стала бы делить его с кем-то. Просто хочу проверить, клюнет ли он.

      Снова повернувшись ко мне, Оукли начинает массировать виски.

      – Ты просто больная, ты в курсе?

      Естественно.

      Нельзя изучать психологию с начальной школы в надежде однажды стать специалистом и не поставить себе диагноз. Поверьте, я больная в полном смысле этого слова. Но если ему действительно нужна причина, по которой я так злюсь на него, то вот она.

      – Ты смотрел на меня так, будто я грязь на твоих ботинках, а потом выбросил словно мусор! – выкрикиваю я, когда грудь начинает разрываться от боли. – Я пришла в гостевой домик, потому что мне было плохо. – Я скучала по нему так сильно, что мне было тяжело дышать. – Я не собиралась соблазнять тебя, придурок. Не обольщайся.

      Это правда. Не то чтобы я разозлилась, когда он поцеловал меня – совсем нет, – но я не для этого пришла туда. В любом случае то, что он отверг меня, когда мне было очень больно и я нуждалась в поддержке, обожгло меня, словно адское пламя.

      Нахмурившись, Оукли проводит ладонью по волосам.

      – Я не хотел обидеть тебя.

      Моя грусть быстро сменяется яростью. Да пошел он со своей жалостью.

      – Заткнись.

      – Бьянка…

      Слишком поздно. Я бью его по лицу и пинаю ногами со всей силы. Я даже не понимаю, что плачу, пока он не сжимает меня в своих руках.

      – Я знаю, это больно, малышка, – шепчет он мне в волосы. – Мне так жаль, что его больше нет.

      И в то же мгновение я снова оказываюсь в маминой машине, до боли сжимая руку Лиама. Только это не Лиам.

      Это Оукли.

      Но никакая жалость не вернет мне маму и брата. И никакие соболезнования не смогут избавить меня от правды, которую я должна скрывать.

      Я хватаюсь за воротник его футболки, вдыхая его запах. Марихуана и цитрусовое мыло. Я закрываю глаза, когда он сильнее прижимает меня к себе. Словно я единственное, что имеет значение. Его прикосновения не должны быть такими приятными, но они похожи на броню. Будто теперь никто не сможет ранить меня, пока я с ним.

      Это заставляет меня почувствовать себя спокойнее, чем когда-либо.

      – Я…

      Я так хочу рассказать ему. Рассказать то, что не говорила никому и никогда. Вещи, которые сделали меня той, кто я есть сейчас… но я не могу.

      Вместо этого я прижимаюсь своими губами к его.

      – Черт