Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 3. Александр Дюма

Кольбер.

      – Нет, нет, – живо ответил Ванель.

      – В таком случае мы подпишем договор, когда вы того пожелаете. Бегите же к друзьям господина Фуке.

      – Лечу…

      – И добейтесь свидания с суперинтендантом.

      – Хорошо, монсеньор.

      – Будьте уступчивы.

      – Да.

      – И как только сговоритесь…

      – Я потороплюсь заставить его подписать соглашение.

      – Никоим образом не делайте этого!.. Ни в коем случае не заикайтесь ни о подписи, говоря с господином Фуке, ни о неустойке в случае нарушения им договора, ни даже о честном слове, слышите? Или вы все погубите!

      – Как же быть, монсеньор? Все это не так просто.

      – Постарайтесь только, чтобы господин Фуке заключил с вами сделку. Идите!

      III. У вдовствующей королевы

      Вдовствующая королева пребывала у себя в спальне в королевском дворце с г-жой де Мотвиль и сеньорой Моленой. Король, которого прождали до вечера, так и не показался. Королева в нетерпении несколько раз посылала узнать, не возвратился ли он. Все предвещало грозу. Придворные кавалеры и дамы избегали встречаться в приемных и коридорах, дабы не говорить на опасные темы.

      Принц, брат короля, еще утром отправился с королем на охоту. Принцесса, дуясь на всех, сидела у себя. Вдовствующая королева, прочитав по-латыни молитву, разговаривала со своими двумя приближенными на чистом кастильском наречии; речь шла о семейных делах. Г-жа де Мотвиль, прекрасно понимавшая испанский язык, отвечала ей по-французски.

      После того как три собеседницы, в безупречно учтивой форме и пользуясь недомолвками, высказались в том смысле, что поведение короля убивает королеву, его супругу, королеву-мать и всю остальную родню; после того как в изысканных выражениях на голову мадемуазель де Лавальер были обрушены всяческие проклятия, королева-мать увенчала эти жалобы и укоры словами, отвечавшими ее характеру и образу мыслей.

      – Estos hijos! – сказала она, обращаясь к Молене. Эти слова означали: «Ах, эти дети!»

      Эти слова в устах матери полны глубокого смысла: в устах королевы Анны Австрийской, хранившей в глубине своей скорбной души столь невероятные тайны, слова эти были просто ужасны.

      – Да, – отвечала Молена, – эти дети! Дети, которым всякая мать отдает себя без остатка.

      – И ради которых, – продолжила королева, – мать пожертвовала решительно всем…

      Королева не докончила фразы. Она бросила взгляд на портрет бледного, без кровинки в лице, Людовика XIII, изображенного во весь рост, и ей почудилось, будто в тусклых глазах ее супруга снова появляется блеск и его нарисованные на холсте ноздри начинают раздуваться от гнева. Он не говорил, он грозил. После слов королевы надолго воцарилось молчание. Молена принялась рыться в корзине с кружевами и лентами. Г-жа де Мотвиль, пораженная этой молнией взаимопонимания, одновременно мелькнувшей в глазах королевы и ее давней наперсницы, опустила взор и, стараясь не видеть, вся обратилась в слух. Она услышала лишь многозначительное «гм», которое пробормотала дуэнья, эта воплощенная осторожность. Она уловила вздох,