Девушки здесь все такие милые. Лори Элизабет Флинн

вихрь стреляющих глаз и белоснежных улыбок. На меня они, впрочем, вряд ли позарятся, ведь тут есть варианты получше: целый шведский стол красоток, длинноногих, одетых просто, но дорого, – пальчики оближешь. А у парней аппетит о-го-го. Я мимолетно вспомнила Мэтта, с которым встречалась в старших классах, но тут же отогнала его образ. Не хотелось портить мой первый день здесь воспоминаниями о том, что он совершил.

      – Пойдем пообедаем с нами, – сказала Флора. – Я уже договорилась с другими девчонками. Надеюсь, тут найдется еда для меня – я тебе говорила, что я веган? Когда мне было двенадцать, я посмотрела документальный фильм о том, что происходит с животными на бойнях, и с тех пор отказалась от мяса и молочных продуктов. На самом деле это не очень трудно, если человек готов работать над собой.

      Самолюбования в ее словах не было – такой обыденный рассказ. Из нашей переписки я знала, что она веган. Но какое мне дело до Флориной диеты? Куда больше меня занимало само известие об этом обеде, осознание того, что однокурсницы о чем-то договорились, а меня не позвали. Я здесь еще и дня не провела, а уже такое фиаско.

      На обед мы собрались в Саммерфилдсе – столовой, которая венчала Баттерфилд-С, как громоздкая шляпа. Куча народу, сдвинутые столы. В приступе саможаления мне хотелось позвонить маме и сказать, что я совершила ошибку. Но вместо этого, я написала Билли: «На помощь! Люди здесь совершенно другие».

      Она, как всегда, откликнулась мигом: «Так вроде бы так и задумывалось?»

      Рядом со мной сидела девица, от которой разило приторными духами, и уплетала жирнющий жареный сэндвич с сыром. На голове у нее была какая-то кошмарная попытка закосить под Викторию Бэкхем.

      – Я Элла Уолден, – сообщила она. – Мы с тобой соседи через стенку. Ну как, круто здесь, правда?

      Почему-то от одного взгляда на Эллу мне резко полегчало. Кожа у нее была серая, щеки круглые, шмотки немодные – живое доказательство того, что не все в Уэслиане клевые от рождения. Я смотрела, как она жует свой сэндвич, одновременно завидуя и осуждая ее за то, что она ест такую калорийную гадость на людях, хотя ей очевидно не мешало бы сбросить несколько фунтов. Сама я ненавидела есть на глазах у других.

      Громкое «блядь» заставило меня подпрыгнуть – его изрыгнула сидевшая во главе стола девица с широко распахнутыми глазами в окантовке черной подводки, с белокурым хвостом и в рубахе на два размера больше, из которой выглядывал кружевной лифчик. Ее брови, густые и темные, оживленно взлетали и опускались, когда она говорила, и разительно отличались от маниакально выщипываемых тонких арочек, которые отличали моих одноклассниц. Забив на Эллу, я уставилась на эти брови, осенявшие ее лицо – лицо, которое мгновенно привлекало внимание всех окружающих.

      – А потом Лапа такой: пожалуйста, не уходи, я для тебя что угодно сделаю, – рассказывала она. Голос у нее был гортанный, глубокий. – А я говорю: в том-то и проблема, – и ушла!

      Все захохотали. Я подивилась: неужели все знают, кто такой Лапа?

      – Ну