Стасик. Михаил Лебедев

Ольга Владимировна. До свидания.

* * *

      На улице мама молчала, а Стасик пытался продавить внутрь комок под горлом, который подступил во время расставания со слепым стариком Германом Егоровичем. У подъезда Игоря мама сказала: «Быстро, пять минут». И села на лавочку с отстраненным выражением лица.

      Стасик бегом взлетел на третий этаж, позвонил в пятьдесят седьмую квартиру. Дверь открыл Эдик с сигаретой и серьгой в ухе: «Привет. Игорян спать уже лёг. Сейчас». Игорь вышел на площадку в трусах и накинутой на плечи ветровке, выслушал краткое изложение вечерних событий, сказал: «Ну ты даёшь. Ладно, завтра встречаемся у подъезда в полвосьмого утра. Схожу с вами попрощаться с Лордом».

      До дома шли с мамой молча.

      Папа выслушал подробный мамин доклад на кухне, почесал бороду и отреагировал словами Игоря:

      – Ну ты даёшь, старик, – и уточнил у мамы: – А родители Вити как нашли настоящего владельца этого Лорда?

      – Так Евгений Олегович сразу заподозрил неладное, расклеил по району объявление о том, что нашлась собака, ретривер. Вот они и пришли… Господи, стыдно-то как мне было, Саша. Ты представить себе не можешь.

      – Могу, почему не могу, – ответил папа, полез в холодильник, достал початую трёхлитровую банку пива, налил в стакан, поинтересовался у мамы: – Будешь?

      – Буду, – сказала мама и заплакала.

      Стасик тоже хотел заплакать, но у него никак не получалось, хоть тресни.

      – Ты же сам всё уже понял, старик? – спросил у Стасика папа. – Ты же больше так не будешь?

      Стасик быстро и резко закивал головой – раз пять, наверное, или десять.

      – Тогда ладно, проехали. Фронтовик, говоришь, этот старикан был? Подожди, закрепим урок.

      Папа сходил в комнату, вернулся с гитарой. У него на всякий жизненный случай всегда находилась песня, Стасик привык. Мама уже не плакала, тихонько пила своё пиво.

      Подтянув пару струн, папа задумался, а потом начал медленным перебором:

      Над землёй бушуют травы,

      облака плывут, как павы,

      а одно, вон то, что справа, —

      это я, это я, это я,

      и мне не надо славы…

      Мама прерывисто вздохнула и негромко подхватила – у них всегда хорошо получалось петь вдвоём, Стасик любил их слушать. И лишь когда под гитарной струной возникли строчки:

      Эта боль не убывает,

      где же ты, вода живая?

      Ах, зачем война бывает?

      Ах зачем, ах зачем, ах зачем,

      зачем нас убивают?.. —

      лишь тогда комок в горле у Стасика лопнул и прорвался ручьём самых горьких в его жизни слёз. Он плакал навзрыд у себя на диване, плакал о своей вине, о Витькиной беде, о давней войне, о том, как тяжело и страшно обидел своих родителей. Плакал и не мог остановиться, только сквозь рыдания прорывалось: «Прос…тите ме…ня. Прос…тите…»

      Мама тоже плакала и гладила его по голове. Папа поправлял одеяло и говорил: «Не надо, старик. Всё уже прошло, теперь всё будет хорошо. Нынче