Последний день лета. Андрей Подшибякин

голосом. – Ой, ладно, проехали. Слушай, Пуханыч, я у тебя отвисну на пару часов?

      Аркаша сразу всё понял.

      – Что, опять?..

      Крюгер, явно не настроенный вдаваться в подробности, мрачно кивнул и добавил:

      – Только телевизор у тебя, понял, говно, а «Денди» вообще нет, как вы так живете вообще?

      – У меня зато книг много!

      – Книги твои тоже скучное говно! Но мы можем в точки поиграть, или, если будешь хорошо себя вести, расскажу тебе про «Звездные войны», там, короче, в последних сериях такое!..

      Пух помотал головой. Они остановились на перекрестке Буденновского и улицы со смешным названием Черепахина.

      – Витя, я бы с удовольствием, но у меня там, ну, семейные дела, так что… Может, через час-полтора… Ты заходи, я всегда рад…

      – Задрот, – констатировал Крюгер. – Ладно, короче, завтра в школе увидимся.

      Разом растерявший всю свою энергию Витя побрел по улице Черепахина, на которой он жил.

      – Точно всё нормально? – крикнул вслед Пух.

      Крюгер молча отмахнулся, подождал, пока Аркаша скроется из виду, после чего развернулся и пошел обратно в сторону школы.

      4

      Пуху с Крюгером достаточно было пройти пару сотен метров по Буденновскому проспекту, чтобы попасть из школы домой; маршрут Новенького был гораздо более сложным – чтобы не сказать опасным.

      Он жил в Новом поселении; эту часть города в Ростове называли «Нахаловка», «Шанхай» или просто «ебеня». Всего в нескольких кварталах от центра располагался лабиринт кривых улочек, покосившихся заборов и самовольной застройки; здесь пахло собачьим (и человечьим) говном, жареным мясом и горелой листвой; здесь даже среди бела дня легко можно было лишиться здоровья, чести или жизни – или всего сразу. На Нахаловке бок о бок жили нищие и кооператоры-миллионеры – ни первым, ни вторым не нужны были лишние вопросы от милиции и конкурентов. Здесь варили джинсы, чтобы они стали мягче и покрылись модными разводами, и разливали палёнку; сюда легко было войти и намного сложнее выйти; здесь даже милиция опасалась появляться после захода солнца. Фавелы посреди города, где никто не знал слова «фавелы».

      Степа свернул с Буденновского за обувной фабрикой, прошел два квартала по улице Текучева и нырнул в неприметный проулок под сень желтых тополей. Он давно уже научился навигации в дебрях Шанхая: за этим забором нужно было свернуть налево, потом пересечь пыльный безлюдный переулок, потом срезать через чей-то двор, постаравшись при этом не разбудить ротвейлера со взглядом убийцы, потом…

      Двое жилистых мужчин в спортивных штанах, майках-алкоголичках и тюремных татуировках проводили его взглядами ротвейлеров.

      – Это че за хуй? – спросил один, затягиваясь сигаретой «Петр I». По укоренившейся привычке он держал курево внутри сложенной лодочкой ладони: чтобы конвой не заметил огонек.

      – Слышь, не киксуй, это с района, – лениво ответил второй.

      – Откуда с района? – не унимался первый.

      – Погорельцы, – непонятно сказал второй.

      Оба замолчали.