Я – Распутин. Сожженные мосты. Алексей Вязовский

случилось?

      – Кто обгорел?

      Народ пооткрывал рты.

      – Картина… Ну та, Леда с лебедем. Загорелась! – Юсупова в страхе смотрела на меня.

      – Вот она Божья кара! – я поднял палец. – Господь поборол беса в этом доме. Боже! Помилуй нас, грешных.

      Я перекрестился, многие повторили за мной.

* * *

      «Эффект Юсуповой» надо было закрепить. И сделать это на какой-то дружественной территории. Чтобы без риска выкидывания вон. И я отправился на прием к Федору Федоровичу Палицыну. Тем более начальник Генерального штаба не поленился лично телефонировать и позвать.

      – Вот, Григорий Ефимович, – стоило мне появиться, как Палицын подвел ко мне знакомиться еле идущую старуху в пышном старомодном платье, – это генеральша Обручева. Плохо ей, совсем помирает.

      – Помолись за меня, отче! – Обручева вцепилась в руку – Духом поизносилась, грехи мои тяжкие спать не дают. Осени благодатью своей! Вся столица о твоей святости знает.

      Знает так, что на днях пришло письмо от Павлова. Ага, того самого – с собачками. Просит посмотреть Ивана Качалкина. Человека-легенду. Товарищ впал в летаргический сон при Александре III, и растолкать его не удавалось на протяжении двадцати двух лет! Проснулся уже при большевиках – в совершенно новой стране. Павлов бился с ним, бился, даже целую теорию нервных процессов торможения изобрел. Но все без толку. Судя по письму, уже отчаялся его разбудить с помощью научных методов.

      Под скептическим взглядом Палицына я перекрестил Обручеву, помолился над ней.

      Гости пялились с интересом, будто в цирк пришли. Хоть расставляй стулья в партере и продавай билеты.

      Пришлось сначала молиться над одним страждущим, потом подвели другого. Только спустя час удалось вырваться и поговорить с генералом.

      – Слышал, вы были в Гатчинском воздухоплавательном отряде? – начал разговор Палицын. – Как впечатления?

      – Влюбился в аеропланы. – Я пригубил коньяк, что мне собственноручно налил генерал. – Хорош! Шустовский?

      – Его только и пью. Что же в ваших видениях было нового, отче?

      – Война будет. Страшная, безумная.

      Я тяжело вздохнул. Палицын взбледнул, махнул рюмку.

      – Как скоро?

      – Семь годков у тебя есть, Федор Федорович. А потом немец на нас попрет. Австрияк тако ж…

      – Вы… уверены?

      – Видения мои от Бога, а немцы давно Святую Русь погубить желают.

      – Что же нам делать? – генерал растерялся. – Нет, мы, конечно, имеем военные планы насчет Германии и Австро-Венгрии… В этом году к нашему союзу с Францией должна присоединиться Англия. Переговоры уже идут.

      – Не поможет, – покачал головой я. – Союзнички, мать их за ногу, слабы против немца. Отгородятся окопами и будут сидеть на жопе ровно, ждать, пока тевтоны нас сожрут. Еще и порадуются, что Россией откупились. Сердечное согласие… – я фыркнул.

      – Ну Австрия враг давний, но зачем же Германии развязывать войну? – Палицын потер лицо руками. – У нас же хорошие отношения. Не понимаю.

      – Тесно им, землицы мало. Прут из бочки, словно