Ясным летним утром. Джеймс Хедли Чейз

такие мелочи.

      Моэ открыл конверт. Его глаза заблестели, когда он увидел внутри десять билетов по сто долларов.

      – Бог мой, мама! Откуда это у тебя?

      Долл улыбнулась.

      – Держала на крайний случай. Теперь деньги твои. Трать бережно: больше у меня ничего нет.

      – Но они нужны тебе, мама! – Моэ, словно загипнотизированный, смотрел на деньги. – Я не могу их взять. Тебе понадобится каждый цент, когда встанешь на ноги.

      Долл сжала его руку. Боль вновь нахлынула… и некоторое время Долл молчала. Наконец вздохнула:

      – У тебя же будет четверть миллиона, милый! Сочтемся как-нибудь. Главное – не упусти Джима.

      Моэ взял деньги.

      Он вернулся в ресторан и сказал Франчиолли, что уходит. Тот равнодушно пожал плечами: официанта найти нетрудно. Они не пожали друг другу руки при расставании, и это Моэ расстроило: в последние дни Моэ часто расстраивался; наверное, старел и становился сентиментальным.

      Он потратил всю среду, покупая вещи, в которых нуждался. Затем вернулся в свою убогую комнатушку и сложил вещи в скрипящий ремнями кожаный чемодан, переоделся в новый костюм. Подстригся, сделал маникюр и, посмотрев в зеркало, едва узнал в солидном человеке себя.

      Взяв чемодан, он направился в госпиталь, а по дороге купил традиционный букетик. Дежурная сестра сказала ему, что мать сегодня не принимает посетителей: у нее сильные боли. Будет лучшим не беспокоить старую женщину.

      Моэ с тревогой глянул на медсестру и почуял неладное.

      – Надеюсь, ничего страшного?

      – Нет, нет! Просто она не очень хорошо себя чувствует, просила никого не впускать. Возможно, завтра ей будет лучше.

      Кивнув, медсестра ушла – у нее были свои обязанности.

      Моэ заколебался, но потом медленно двинулся к выходу. Оказавшись на улице, он вдруг сообразил, что до сих пор держит в руке букетик фиалок. Подошел к цветочнице и вернул ей букетик.

      – Мама неважно себя чувствует. Возьмите цветы. Завтра я подарю ей другие фиалки…

      Вернувшись домой, он сел на постель и закрыл лицо руками. На улице быстро темнело. Моэ давно забыл молитвы, но добросовестно пытался вспомнить хотя бы одну. Он повторял и повторял как заведенный:

      – Святой Иисус, позаботься о моей матери. Заботься о ней: будь с ней все время рядом. Я надеюсь на тебя.

      Когда радиоприемник этажом ниже вновь начал изрыгать бешеный джаз, он вышел из квартиры и, перейдя улицу, позвонил в госпиталь из будки телефона-автомата.

      Женский голос сказал, что его матери до сих пор плохо. «Врач? Нет, уже поздний час, и врача в настоящий момент нет».

      Остаток вечера Моэ провел в баре. Он выпил две бутылки кьянти и, когда наконец вернулся домой, был уже прилично пьян.

      Глава 3

      В четверг утром Крамер завтракал, с аппетитом поедая яичницу с ветчиной; Элен, которая никогда не завтракала, делала ему кофе. Крамер небрежно сказал:

      – Цегетти прилетает сегодня утром. Я пригласил его на