Аэлита (первая редакция). Алексей Толстой

ему под корень, – ах, погань, – кактус повалился, вонзая в песок колючки.

      Шли около получаса. Перед глазами расстилалась все та же оранжевая равнина, – кактусы, лиловые тени, трещины в грунте. Когда повернули к югу и солнце стало сбоку, – Лось стал присматриваться, – словно что-то соображая, – вдруг остановился, присел, хлопнул себя по колену:

      – Алексей Иванович, почва-то ведь вспаханная.

      – Что вы?

      Действительно, теперь ясно были видны широкие, полуобсыпавшиеся борозды пашни и правильные ряды кактусов. Через несколько шагов Гусев споткнулся о каменную плиту, в нее было ввернуто большое, бронзовое кольцо с обрывком каната. Лось шибко потер подбородок, глаза его блестели.

      – Алексей Иванович, вы ничего не понимаете?

      – Я вижу, что мы – в поле.

      – А кольцо – зачем?

      – Черт их в душу знает, зачем они кольцо ввинтили.

      – А затем, чтобы привязывать бакен. Видите – ракушки. Мы – на дне канала.

      Гусев приставил палец к ноздре, высморкался. Они повернули к западу и шли поперек борозд. Вдалеке над полем поднялась и летела, судорожно взмахивая крыльями, большая птица с висячим, как у осы, телом. Гусев приостановился, положил руку на револьвер. Но птица взмыла, сверкнув в густой синеве, и скрылась за близким горизонтом.

      Кактусы становились выше, гуще, добротнее. Приходилось осторожно пробираться в их живой, колючей чаще. Из-под ног выбегали животные, похожие на каменных ящериц, – ярко оранжевые, с зубчатым хребтом. Несколько раз в гуще лапчатой заросли скользили, кидались в сторону, какие-то щетинистые клубки. Здесь шли осторожно.

      Кактусы кончились у белого, как мел, покатого берега. Он был обложен, видимо, древними, тесаными плитами. В трещинах и между щелями кладки висели высохшие волокна мха. В одну из плит ввернуто такое же, как на поле, кольцо. Хребтатые ящерицы грелись на припеке.

      Лось и Гусев взобрались по откосу наверх. Отсюда была видна холмистая равнина того же апельсинового, но более тусклого цвета. Кое-где разбросаны на ней кущи низкорослых, подобных горным соснам, деревьев. Кое-где белели груды камней, очертания развалин. Вдали, на северо-западе, поднималась лиловая гряда гор, острых и неровных, как застывшие языки пламени. На вершинах сверкал снег.

      – Вернуться нам надо, поесть, передохнуть, – сказал Гусев, – умаемся, – тут, видимо, ни одной живой души нет.

      Они стояли еще некоторое время. Равнина была пустынна и печальна, – сжималось сердце.

      – Да, заехали, – сказал Гусев.

      Они спустились с откоса и пошли к аппарату, и долго блуждали, разыскивая его среди кактусов.

      Вдруг Гусев стал:

      – Вот он!

      Привычной хваткой расстегнул кобуру, вытащил револьвер:

      – Эй, – закричал он, – кто там у аппарата, так вашу эдак! Стрелять буду.

      – Кому кричите, Алексей Иванович?

      – Видите – аппарат поблескивает.

      – Вижу теперь, да.

      – А вон – правее его – сидит.

      Лось, наконец, увидел, и они,