Мой большой… Босс. Мария Зайцева

словно в душу целится. Убивает.

      Майка, ты – совсем с ума сошла в этой деревне. Невозможно же так! Невозможно, чтоб от вида полуголого мужика так крыло!

      Это просто эффект неожиданности, испугалась…

      У тети Мани, вроде,   родни не осталось, а этот вел себя так, словно дома находится. Да и сама тетя Маня шаги мужские слышала и не удивилась.

      Значит, знакомый…

      Родственник.

      Интересно, как его зовут?

      Нет! Не интересно! Не интересно тебе, глупая Майка! Ты себя уже показала, проявила во всей красе, овечка заполошная. Правильно меня бабушка так называет, овечка и есть.

      Опять возвращаюсь к моему нелепому падению и побегу, переживаю его, стыжусь своего поведения.

      Открываю глаза.

      Высоко в чистом синем небе парит сокол, выискивает добычу. Слежу за ним взглядом и постепенно успокаиваюсь. Начинаю слышать другие звуки, которых раньше и не замечала, настолько все стук сердца перекрывал.

      Вот дятел долбит сосну, вот береза шумит, вот вода в ставке плещет… Тихо и спокойно.

      Легко.

      Привычно.

      Мая, приходи в себя. Тебе еще домой идти, к бабушке. Явишься розовая слишком или бледная, она переживать будет, отварами всякими поить…

      А от того, что болит сейчас, отвара нет. Не придумали.

      Гость у тети Мани, странный и чужой мужчина, уедет. А ты тут останешься.

      Вечера в деревне

      – Вот вечно ты чего-то не так сделаешь, – ворчит бабушка, споро раскатывая тесто по столу.

      Ее сухие руки, натруженные, костистые, настолько ловко переминают белый, обсыпанный мукой пласт, что я не могу оторвать от них взгляда. Честное слово, гипноз какой-то… И даже ворчание ее кажется уютным.

      Она привыкла со мной разговаривать, как, наверно, многие одинокие люди разговаривают, например, с кошкой. Не ожидая ответа. Хотя я могу ответить. И я разумная, в отличие от животных. Ну, по крайней мере,  я надеюсь на это.

      Но обычно наше общение ограничивается ее пространными беседами и моими жестами: кивание, пожимание плечами, улыбка.

      Ей хватает. Мне тоже.

      – Я же тебе говорила, надо дождаться ответа от Мани, она должна мне мазь приготовить. Спину прихватило опять, ты же знаешь…

      Я выразительно закатываю глаза.

      Бабушка опять наогородничалась    и теперь ходит, недовольно проминая поясницу. Кто ей виноват? Могла бы меня попросить.

      – И нечего мне тут глазюки свои катать, – хмурится бабушка, шлепая тесто обратно на стол, – почему не дождалась? Убежала, заполошная, полдня где-то бегала! Куры в огород пробрались, поросенку надо дать, воды еще натаскать…

      Я только вздыхаю.

      Не объяснить бабушке, почему я убежала. И слов таких не знаю, какими можно описать все, что чувствую, что думаю.

      Вечером сяду, в дневник запишу.

      – Тебя уже Варька прибегала, искала, – продолжает бабушка, убирая тесто в сторону и накрывая его чистой тряпочкой, – и чего ходит, чего ходит… Непутевая… Опять с Витькой спуталась… Не гуляй с ней, Майка. Шоболда она.

      Киваю,