Здесь никто не правит (сборник). Алексей Грякалов

само! – успел крикнуть, бросил гнутую ручку в пыль. И рванул в сторону от дороги, баранчики-колючки впивались в подошвы. Прочь, задыхаясь, упал через полторы версты, никогда так не бегал! Кипел нутром, будто перегретый мотор посреди солончака. В землю упал лицом, сил нет отвернуть губы.

      Маты божа, царица небесна!

      Земле шептал, чтоб не расслышал никто. А когда повернулся на спину, младшие трое со склоненными головами.

      Над болезным анделы малые.

      – Минька? – девочка в шепот. – Ты захворав?

      – Зробыв!

      – Кого? – еще тише. – Кого убыв?

      И сразу из близких курганов-могил поволоклась вездесущая смерть бездорожно в полдень.

      Закружилось вокруг. Самая страшная полдневная смерть.

      – Правда, убыв?

      – Ни!

      – А шо зробыв?

      – Мотор… выхватыв!

      Как из чужой руки краюху.

      Железный бык машинно запрыгнул на природную телкину простоту – степь, молодые бычки запрыгивают на телок, чабрец, пыль, смак по чреслам стекает в траву мимо лона, сейчас на земле мертво зря пересохнет.

      Хохленок у русской машины мотор выхватил.

      – На детектор брехни! Ты кто такой?

      – Русский.

      – А почему так разговариваешь?

      – Не знаю… русский хохол!

      – Ты что сделал? – орут вслед. – Шо ты зробыв? – переведу на природный голос. – Ты из имперской машины что хочешь выхватить? Сам выхватился куда? Ты на Дону против царя с разбойником Разей? А раньше султана поддерживал? Ты против советской власти? Ты против колхозов был? А потом против Ельцина за райком? А теперь за колхозы против новой власти? Да ты против демократии!

      А вслед навстречу из Киева подманивают мавки: иди к нам, слободской казачок! Ведь богучарские места наши… это ведь древние укры на Дон переселились. Будем в Украине против москалей воевать! Вернешься к своей ридной неньке-мове! Глянь на свое отражение в омуте – скакай с бережочка!

      Бандеру не признаешь? В Росии живешь… россиянином стал? А на гиляку?

      Сам свою церкву сломал – Петра и Павла свалил, не убоялся самого Илью-громовержца. Сам себя раскулачивал. Может, ты против Кремля? Ты за то, чтоб слободскую Украйну хохлам вернуть?

      Так-так-так, хохол-краснопузик. Так, так! Забыл Украину-неньку, не хочешь назад Слобожанщину возвертать! Ты на каком языке говоришь?

      И никто ответа не слушает – орут разом на двух языках, а я на своем староукраинском остаюсь, суржик сквозь школьный пушкинский языковой космос пророс. А старшина Улеватый советскому гимну неколебимо честь отдает – под козырек синего картуза встроил ладонь. И шапки долой под гимн: будь чоловиком! Завтра вечером дружески толкну человека в плечо – качнувшись, наступит старшине Улеватому на хромовый передок. И молодого не увидеть никогда больше, мог бы и он меня так навечно шпырнуть. Но долой-долой шапки! – при любой власти хохол всегда есть добрый служака.

      Самого себя на кушетку шпырни-толкани из табачного детства.

      И побежал,