6 ЛИТО. Коллектив авторов

домой.

      Монолог золушки

      Маргарите Токажевской

      Рожна какого фея мне сдалась,

      приперлась и листом пристала банным.

      Я терла пол. Я выгребала грязь

      и распаковывала чемоданы.

      В кастрюле булькал будущий обед,

      вернее завтрак, а возможно – ужин.

      На сайте перечитывала бред

      от принца, не рискнувшего стать мужем.

      «До смерти будешь в девках куковать?» —

      как зуб больной под ухом фея ноет.

      Я застелила узкую кровать

      надушенной лавандой простынею,

      велела фее: «Закругляй базар

      и, уходя потом, закрой ворота».

      Она росой плеснула мне в глаза,

      и захотелось плакать отчего-то.

* * *

      Разыскал в сундуке – саркофаге,

      где хранятся ненужные сны,

      пару строк на обрывке бумаги

      из карельской столетней сосны,

      в щелоках не единожды верченной,

      чтобы выглядеть гладким листом:

      «Жизнь из девочки сделала женщину.

      Собирался писать не о том:

      о катарсисе, то есть о совести,

      но иначе сложились слова…»

      Героиня распавшейся повести

      до сих пор, я надеюсь, жива,

      любит утром заваривать «Мокко»

      и мои ненавидит стихи.

      Надо выбросить хлам на помойку,

      но сегодня опять не с руки.

      Василий Евгеньевич Русаков

      ^{(1958–2010)}

      Автор пяти книг стихов. Член Союза писателей Санкт-Петербурга. Жил в Петербурге.

* * *

      Если что останется, то не дети,

      И не внуки-правнуки, жалко всё же…

      Но стихи, и может случиться, эти,

      Что тебе других в этот миг дороже.

      Впрочем, не загадывай и не пробуй

      Предсказать… молчу, говорю – куда мне?

      Нужен ли им памятник меднолобый?

      В лопухах тропа иль тропа на камне?

      Косари придут и в твою Пальмиру,

      Пропадут славяне-евреи-греки…

      Но поди верни, Аполлону лиру —

      Приросла к рукам, приросла навеки…

      Ничего, что звуки не слишком громки,

      Но и тихий звук нестерпимо жжётся.

      Не меня – простите других, потомки…

      Если что останется – то пожрётся…

* * *

      Я сказал – уходи! И ушла она,

      Провела на вокзале ночь,

      Потому что потребовала жена,

      Потому что и сам не прочь

      Проучить бездельницу, воспитать,

      Потому что я старший брат,

      Потому что… Как много пришлось отдать

      За непрочный семейный лад!

      А она простила меня, она

      Говорила мне – ты поэт,

      И когда б не потребовала жена…

      А с тебя, мол, и спросу нет…

      Годы лица отметили той резьбой,

      Что не красит… и где семья?

      Я не знаю, что сделал бы с тем собой,

      Я не верю, что это я.

* * *

      Она сбегала вниз, не тронув перил,

      Она мне казалась чудом в шестнадцать лет,

      Ах, как я любил! Сам не знал,