Семко. Юзеф Игнаций Крашевский

старый монах в очень хорошем настроении.

      – Что же вы тут делаете, отец? – спросил Бобрек, ища место, где бы присесть.

      – Вы видите, догадаться легко. Согласно уставу нашего святого отца, хожу за милостыней для конвента, а теперь меня отправили в Пиздры, так вот, я потихоньку туда направляюсь.

      Старик рассмеялся.

      – За милостыней, в такое время! – прервал Бобрек. – Это вы, отец мой, невовремя выбрались, потому что здесь теперь все нищие, и им скорее хотелось бы взять, чем от-дать. – Всё же! – ответил старый монах, по-прежнему поедая сухой хлеб, который покропил водой и подсолил. – Видите, что с голоду не умираю…

      Бобрек вздохнул.

      – Что за время, отец мой, что за время!

      – А вы откуда и куда? – ответил, не вторя жалобе, монах. – Если не ошибаюсь, вы тоже носите духовную одежду. – Я клирик, – сказал Бобрек. – Я езжу по свету, зарабатывая на хлеб пером, но теперь, пожалуй, его на железо нужно променять. Намечается свирепая война!

      – Божья воля! – сказал монах спокойно. – Без Его воли ничего не делается, а верьте мне, Бог знает, что делает. Видно, была нужна трёпка… все плевела буря искоренит, а чистое зерно останется во славу Господню.

      – Со злыми и невинным достанется! – вздохнул клеха.

      – А кто же из нас неповинен? – возразил монах холодно.

      – Этому королевству, некогда великому и могучему, ещё при Казимире спокойному, столько лет вкушающему счастье, видимо, готовится окончательное уничтожение, – говорил дальше Бобрек, который имел привычку из любого, кого встречал, вытягивать какое-нибудь слово.

      – Излишне не тревожьтесь, – ответил монах. – Бог накажет, но сжалится и благословит. Он – отец. Набедокурили людишки, когда им хорошо было; что удивительного, что теперь должны искупать? Бог милосерден!

      – Междуцарствие! – продолжал Бобрек, который развязывал принесённый с собой узелок, в котором был запас еды.

      Он думал, угостить ли подкрепляющегося сухим хлебом отца ветчиной, или нет.

      В этом человеке полукровке была и немецкая экономия от отца, и от матери немного польского гостеприимства.

      Он стал отрезать мясо и подал его на ноже старичку.

      – Благодарю вас, – ответил монах, не принимая – я сегодня пощусь.

      – В такой голод и холод?

      – Легче поститься, – сказал весело старик. – Кушайте на здоровье. А вы куда направляетесь?

      – Я… в Плоцк, – сказал с лёгкой неуверенностью Бобрек, который в этот раз не чувствовал никакой необходимости притворяться, хотя, как было у него в привычке, у него уже было на языке нечто иное, потому что осторожность никогда не мешала. – В Плоцке канцлер князя Семко подчас использует меня для переписывания. Там теперь, возможно, что-нибудь для Мазовецкого князя обещается, может, нужно будет писать письма.

      – А что обещается? – спросил монах равнодушно.

      – По дороге я слышал разговоры, что его хотят королём сделать! – ответил Бобрек. – Это старая кровь Пястов. К нему льнут люди.

      Монах