Аппендицит. Андрей Пустогаров

– рубашка на нем болтается – сидит на балконе за круглым столом с чайной ложкой в руке. Перед ним стоит подставка с яйцом. Позади его, надев очки, что-то шьет бабушка. Вид у мальчика озорной и изумленный одновременно.

      Больше аппендицита у меня не было.

      На горке

      «Мальчики заводят на горе древние мальчишеские игры…»

В.Луговской

      Я узнал об этом пару лет назад. Дом, где я рос, стоит над рекой. Которую лет за шестьдесят до моего рождения спрятали под каменный свод и сделали подземной. Река течет почти под всей нашей улицей Руставели, а после сворачивает к центру. Не так давно львовские диггеры проплыли под этим сводом на надувной лодке, выбравшись наружу уже за Оперным театром. При Польше (на самом деле, и при Австро-Венгрии) Руставели звалась улицей Яблоновских. Может, поэтому я так люблю яблоки.

      Дом наш выстроен в стиле скромного модерна. Архитектурные излишества сводятся к трем едва выступающим псевдо-эркерам и штукатурным, похожим на барвинок, цветкам на фасаде. Да еще вход – брама – сдвинута влево от центральной линии. В детстве я не обращал на это внимания, но, видимо, нелюбовь к симметрии с тех пор укоренилась в моей голове.

      Окна и балкон последнего третьего этажа, где мы жили, глядят прямо в крутой склон холма, что стоит на правом берегу реки. Внизу, по асфальтированной улице Руставели, ходил троллейбус и ночью свет его фар прокатывался волной по потолку спальни. Еще одна дорога опирается на Руставели двумя своими концами и дугой синеватой брусчатки врезана в холм чуть ниже уровня наших окон. Холм этот все вокруг звали горкой.

      Однажды мне приснился сон. Я заигрался. меня ждут дома, я бегу вниз с вершины горки. Сначала по двухвитковому грунтовому серпантину, углубленному в склон на мой детский рост, на середине серпантина беру вправо и по каменным ступеням несусь прямо к мостовой. Но в конце ступенек не сворачиваю к тропке, что между двумя дорогами спускается наискосок к нашей браме. Не могу остановиться, натыкаюсь на проволочную сетку, которой от склона над мостовой отгорожена узкая игровая площадка детского сада, сетка пружинит и подбрасывает меня, я с ужасом лечу дальше… И с ужасом просыпаюсь в своей постели, перемахнув две дороги и влетев в открытое окно спальни. Бабушка объясняла: если ребенку снится падение с высоты, значит, он растет.

      На вершине горки стоял длинный одноэтажный дом. В двух его комнатах – с отдельным входом через общий темный коридор с дощатым полом – жили друзья моих дедушки и бабушки: Клим Романович и Полина Петровна. Сейчас могу разве на свой страх и риск из нескольких слышанных от бабушки фраз сложить историю про то, как Клим там поселился. Ведь детскому сознанию все кажется неизменным и вечным, и в глубине души я не сомневался: Клим всегда обитал в доме на горке. На самом деле, после освобождения Львова летом 1944 года в доме на горке работала советская военная радиостанция. Каким-то образом во Львове оказался Клим. Родом он был из Сибири. Он воевал и, наверное, был демобилизован по ранению. Радисты ушли