Зденка. Владимир Земша

вверх, – если будете распространять нездоровые слухи по училищу,.. – тут он замолчал, как бы выбирая, что же будет тогда.

      – Короче, вы меня поняли?.. Не слышу!

      – Так точно, товарищ подполковник!..

      Курсанты в недоумении вышли из канцелярии.

      – А что такое «метеозонд»?

      – А чёрт его знает!

      – А почему мы не должны говорить?

      – А ты у него спроси!

      – У кого?

      – Спроси у полковника! Полковнику всегда известно всё!

      С тех пор так и повелось, видимо, на каждый сложный вопрос давать такой ответ: «А вы спросите у полковника!»

      Но, так или иначе, курсанты ещё с неделю пошептались, да и в действительности забыли про происшествие. Будто и не было ничего. Будто кто-то умышленно стёр эту небесную картинку в их мозгах. Странно всё это! Очень странно! Кого из участников «дива» Влад не спрашивал после, те лишь вяло и неохотно пожимали плечами, – то ли да, а то ли и нет. Мутно как-то всё. Ну, не идиот же он, что бы выдумать это всё! А вы как думаете?..

      Но о чём бы ни думали Вы, курсант же всегда думает о своей девушке. Далёкой или близкой, существующей или вымышленной. Так и он, курсант Тимофеев, не думал более об этом происшествии на танкодроме. Его голова была полностью наполнена амурными переживаниями, навеваемыми тёплыми воспоминаниями прошлого, так нужными в этом сибирском краю. В памяти был амурский пирс вокруг «Ласточкиного гнезда», тёплый ночной ветерок, густая сень деревьев, страстные Сонечкины глаза под тусклым светом уличных фонарей…

      ***

      Как сильно я тебе люблю.

      Твой милый образ вспоминаю,

      Его в душе боготворю,

      И дни разлуки проклинаю.

      Свою любовь храню в себе,

      Твои слова: «люблю, наверно».

      Простой я смертный на земле,

      но чувство свято, несомненно.

      Никто, поверь, моя родная,

      Меня не сможет ослепить,

      Твой нежный взгляд я воспеваю,

      И мне его не позабыть!

      Автор В. Земша 1986 г.

      Член политбюро

      В ту ночь Влад, впрочем как и другие, отрубился, едва коснувшись щекой подушки. Дежурное освещение ярко било со стороны ружейной комнаты, освещая как днём, кровати у коридора. Бродили дневальные, с тряпками и вёдрами, намывая полы после «пришельцев с танкодрома». Но ничто не могло помешать их мертвецкому сну. Тимофеев потёр свои покрасневшие глаза. «окулисту бы показаться, – подумал он, – а то так глаза болят, что такие вот кошмарики даже соснил». Однако, как и многие другие, он боялся медиков за их способность «забраковать» по здоровью любого, да и всё на что была способна училищная санчасть, это на зелёнку, да тетрациклин, розовыми таблетками которого она щедро кормила своих пациентов так, что каждый здесь побывавший вскоре мог смело считать себя «нехилым врачом», ибо как и кого лечить, всем давно уж было ясно, как день божий. Тимофеев положил на глаза мокрое вафельное полотенце. Так казалось было легче, и словно