Зигзаги судьбы. Мария Гиппенрейтер

соседской бабушке. Этой кошке было семнадцать лет. На ее веку родилось и выросло несколько детишек – внуков бабушки, и кошка всегда их «нянчила». Она повадилась приходить к нам в дом и, увидев распеленутую Машу, ложилась рядом с ней так, чтобы та могла чувствовать ее шерсть и тепло, и начинала мурлыкать. Маша замирала и тихо лежала с кошкой, или начинала радостно брыкать ее ногами и руками, и Мурка это терпеливо выносила.

      Вообще, эта кошка оказалась какой-то уникальной. Рано утром она приходила под окно, возле которого я спала, подпрыгивала вверх и стучала лапами в стекло, чтобы я открыла ей дверь. Иногда она приносила мышей или наполовину съеденных крыс и клала свои дары возле моей подушки. Однажды эта кошка, идя по комнате, упала в открытый подпол, и только тогда мы поняли, что она совсем слепая. Никакое другое ее поведение это не обнаруживало.

      Другой Машиной нянькой был соседский дурачок Вася – старший из сыновей, лет двадцати семи, который любил приходить к нам в гости. Он радовался любому угощению и был совершенно безобидный – всегда улыбался, радостно на все мычал и все время стоя раскачивался. Завидев Машу в коляске, он с готовностью принимался ее качать, пока она не засыпала. Он относился к этому делу очень ответственно, не спускал с нее глаз и веточкой отгонял комаров и мух. Я знала, что Маша под присмотром, и могла спокойно возиться в огороде или по хозяйству. Когда Маша просыпалась, Вася приходил и отдельными словами и жестами давал мне понять, что «девка проснулась».

      Егор очень заботливо относился к Маше. Когда она начала ползать и все время норовила свалиться с дивана, я могла оставить ее на попечение Егора. Он одной рукой возил по дивану свои машинки, а другой рукой автоматически блокировал край дивана, к которому подползала Маша. Или учил сползать самостоятельно – разворачивал ее ногами к краю и говорил: «Сначала ножки спусти, вот так, а потом сползай». Когда она тараном вползала в его постройки из кубиков, он не сердился и говорил: «Машенька, ну, посмотри, что ты наделала, все сломала. Мне теперь надо заново строить». Егорке тогда было четыре года. И потом, позже, он всегда за ней присматривал, если мне надо было отойти, и я была спокойна, что у них все будет нормально.

      Когда Маше исполнился год и два месяца, а я уехала в Москву на летнюю сессию, мама с Алешей решили научить ее есть самостоятельно. По их рассказам, они сажали ее в стульчик, давали ложку, ставили перед ней миску с кашей и выходили из комнаты. Сначала каша оказывалась размазанной по столу и по всему, до чего Маша могла дотянуться. В рот попадало очень мало. Другой еды некоторое время не давали. Со временем площадь размазывания каши уменьшалась, и видимо, остальное стало попадать в рот. Когда я вернулась из Москвы, моя пятнадцатимесячная дочь умело орудовала ложкой. Проблема запихивания в ребенка еды закончилась, не успев начаться.

      В какой-то момент нам пришла идея завести корову. И мы ее завели. Это была большая радость. Корова была очень симпатичная, и звали ее Калинка. Хлопот