В тени королевы. Элизабет Фримантл

ли, В-в-в-в…

      – Хорошая, Георг, – тихо отвечает она.

      – Замерзла? – спрашивает он.

      Левина кивает: после захода солнца стало прохладно.

      – Королева сейчас уже обвенчана, – говорит муж, встав и нагнувшись, чтобы растопить камин. – Один Бог знает, что принесет нам ее брак. Как бы не начали сжигать людей. Сегодня с утра в Смитфилде была потасовка, хуже обыкновенного. – Он наклоняется к поленнице с огнивом.

      – Католики и реформаты? – спрашивает Левина, хоть это и излишний вопрос. Кто же еще? Нынче все волнения происходят из-за разницы в вере.

      – Боннер отхлестал по щекам какого-то прихожанина за то, что во время мессы тот не поднял глаз на гостию[16]. Об этом закричали на улице… ну и началось.

      – Епископ Боннер? – Он встает у нее перед глазами: пухлый, словно младенец-переросток, с круглым румяным лицом, капризными губами и холодным, жестоким взглядом. – Вот кого ждут не дождутся в аду!

      Времена молодого короля Эдуарда, когда каждый мог исповедовать ту веру, какую считал нужным, сейчас кажутся безвозвратно ушедшими в прошлое. Новая королева кнутом и шпорами возвращает страну на католический путь.

      – У нас в доме есть что-то, что можно поставить нам в вину?

      – Несколько памфлетов. И Библия.

      Георг никогда особо не интересовался религией – в этом, как и во многом другом, он следовал за женой. Но для Левины реформатская вера вошла в плоть и кровь, скрепила душу так же нерушимо, как яичный белок связывает краски на полотне. Однако в нынешние времена держать в доме английскую Библию опасно.

      – Главное для нас – ходить к мессе так, чтобы все видели.

      – Да, и не забывать поднимать глаза на гостию.

      Левина роется в стопках рисунков, разыскивая памфлет, недавно купленный на рынке.

      – Вот, – протягивает ему несколько скрепленных вместе бумажных листков.

      – Выглядит довольно невинно, – замечает он, просматривая памфлет, – но тут ведь не угадаешь. – И отправляет его в огонь.

      Левина находит еще один – тот, что использовала вместо закладки в одном из своих анатомических атласов. Как стремительно меняется мир! То, что месяц назад было ненужной бумажкой, теперь таит в себе смертельную угрозу.

      – К этому-то они придираться не станут, как ты думаешь? – говорит она, листая атлас с изображениями рассеченного человеческого тела. – Или тоже неблагочестиво?

      – В тот день, когда и анатомия станет ересью, Ви́на, мы немедленно вернемся в Брюгге, – говорит Георг и крепко обнимает жену. – А что с твоей Библией?

      – Георг, ты же не собираешься сжечь книгу?

      – Лучше уж ее, чем тебя.

      – Ни за что! – Ей не верится, что он предлагает такое. – Это же слово Божье!

      – Верно, – угрюмо отвечает он. – Но Бог нас простит. Он знает, что у нас есть причины.

      – Георг, это уж слишком!

      – Тогда отдай мне, и я надежно ее спрячу. Закопаю где-нибудь подальше от дома.

      – Неужто мы дожили до такого? – горестно

16

Гостия – евхаристический хлеб в виде маленькой лепешки в католицизме латинского обряда, а также англиканстве и ряде других протестантских церквей.