Мне есть что предъявить. Михаил Гарцев

ибо сам себе тормоз.

      Кадры жизни пойдут, как при съёмке рапидом,

      и предметы рассыплются вмиг на части.

      Вряд ли важно, какой они стали масти,

      вычленять не хочу я подвиды и виды…

      Только вижу арену кровавой корриды,

      где все судьбы в руках анонимной власти.

      Я спускаюсь в метро, подхожу к вагону.

      Вспышка бьёт по глазам отражением ада.

      И уже ничего, ничего нам не надо.

      Сверху смотрит на нас, сострадая, Мадонна:

      видя наши тела, слыша вскрики и стоны,

      в пропасть рушится с нами небосвода громада.

      Жизнь абсурд – по Камю нас учили и Сартру.

      Меня нет – я разъят на молекул цепочки,

      а в ответ разбежится по траурным строчкам

      весь мой мир: от цветущих фиалок Монмартра

      до заношенной шапки из убитой ондатры,

      продолжая свой бег в этом круге порочном,

      пищевые цепочки пополняя собою.

      Ну, а правда сатрапа и ложь правдолюбца

      проливными дождями нам на головы льются…

      Мы гордимся планетой своей голубою,

      и, бродя по трущобам звериной тропою,

      громко воем, завидев абрис лунного блюдца.

      «Громов громогласный раскат…»

      Громов громогласный раскат.

      Растенья, увядшие, жгут.

      Усталые кони хрипят.

      Погром, революция, бунт.

      А черти разложат пасьянс,

      сдается знакомый расклад.

      Фортуна смеется анфас.

      Эсер, коммунист, демократ.

      Я вижу крутящийся шар.

      Я слышу разбойничий свист.

      Сминающий душу удар.

      Нацист, экстремист, террорист.

      «Теченье жизни скоротечно…»

      Теченье жизни скоротечно,

      минуя тернии, невзгоды,

      несут нас молодости годы

      легко,

      стремительно,

      беспечно.

      Но, охватив вдруг взглядом вечность,

      поверхность вод в огне лазури,

      в нас, словно в круговерти бури,

      погрузится на дно беспечность.

      Там в глубине прозрачной влаги

      увидим струи ржавой грязи.

      Цветов песочно-серой бязи

      клокочут силы темной флаги.

      Так ручеек сверкает чистый,

      стрелой стремится к океану,

      но превратится в амальгаму,

      пристав к любой речушке быстрой.

      Ее дыханием омылся,

      с ней, только с нею путь свой мерит

      и никогда ей не изменит,

      он в ней навеки растворился.

      И примеси не замечает.

      С мечтой о встрече с океаном,

      укрывшись сладостным туманом,

      он только скорость прибавляет.

      Тревожны взрывы темной силы,

      рожденной с ним в его истоках,

      вкусившей сладость новых соков

      из чуждой, инородной жилы.

      Войдя в открытое пространство,

      он мчит уже немного сонный

      в воде туманной и соленой.

      В мечтах,

      надеждах,

      постоянстве.